Семь футов под килем - 59

V

... В мягких сумерках «Терней» бросил якорь на внутреннем рейде Находки, которая открылась сразу же, как только обогнули скалистый островок Змеиный, что отделял аппендикс залива от моря.
Ночью приятно смотреть на любой город, но насколько бывает красив с моря порт,  знают только  моряки,   вернувшиеся из долгого рейса. Вроде, ничего и нет особенного: черные сопки и тысячи разноцветных огней» но как-то хорошо сознавать, что каждый огонек — это чья-то жизнь, а среди них и того человека, который ждет тебя. Команду «Тернея» на берег ночью не отпустили.
— Утром! — распорядился по спикеру капитан Фоминых. — После проверки корабля санэпидстанцией. А пока прошу всех в столовую.
Зачем — ни для  кого не было секретом. Толпу уже облетела весть, что пропавшие деньги   случайно   найдены   в   шкиперской Андреевной,   и   капитан,   верный   данному слову, не станет, без сомнения, позорить ни себя,  ни экипаж  вызовом  милиции.  Честь коллектива таким образом была спасена и для всех явилось полной неожиданностью, что Фоминых вошел  в столовую с видом, прямо сказать, удрученным.
— Вот   положеньице, — чертыхнулся капитан, испытывая сильное желание  почесать в затылке.—Даже и не знаю, с чего начать... Деньги, благодаря нашей дорогой Клавдии Андреевне, нашлись! — Фоминых вынул из правого кармана кителя деньги, перетянутые бумажной полоской, бросил их перед собой на стол.
—  Ура! — гаркнули парни.
Кокорев и Андреевна обменялись довольными взглядами. Ольшевский упорно смотрел в одну точку.
—  Оно, конечно, — продолжал кеп, — но вот ведь конфуз: совсем недавно в штурманскую рубку была подкинута кем-то и вторая пачка денег. Вот они, — капитан извлек их, но уже из левого кармана, — и что еще забавно? И в той, и в другой пачке не хватает верхних и нижних купюр. Подбросившие, очевидно, побоялись разоблачить себя новыми отпечатками пальцев. Мы доложили две пятерки в первую пачку, по никто, ни комиссар, ни я, откровенно признаемся, не ведаем, что делать с оставшейся суммой? Что это — ошибка или кто-то случайно обронил?
Все молчали. Рыбмастер Кокорев от изумления даже рот разинул, повернулся к Андреевне, но та чуть заметно недоуменно пожала плечами. Злотникова отыскала взглядом Костю: щеки его медленно розовели.
—  Понятно, — хитро  усмехнулся  капитан,— знать рыльце-то оказалось в пушку не у одного человека. Ну, бог с ним, сам себя наказал... Что с деньгами делать, орлы? Ваше мнение?
Команда безмолвствовала: развязка оказалась совсем уж неожиданной. И как, в самом деле, оприходовать деньги? Разве что банкет закатить по поводу благополучного возвращения? Или разыграть в лотерею?
—  Вадим Иванович, — поднялся Головня, оживленно  потирая  пухлые  ладони. — Вот мы тут решаем, как   быть с деньгами, а между тем, что может быть проще, ведь в столовой команды с самого начала путины лежит подписной лист на пожертвования в пользу семьи погибшего моряка. Вот бы... Ему не дали закончить.
—  Это — дело. Так и решим, — раздались голоса.
—  Ну что ж, — улыбнулся капитан. — Годится! Значит, решено: оформим деньги коллективным  взносом  экипажа «Тернея». Все согласны?
—  Все! — хором ответила команда.
—  Тогда — свободны. На берег — утром!
Ольшевский вышел из столовой команды с недрогнувшим лицом, хотя секундами на. него   какими-то   пульсирующими   волнами накатывали странное безразличие и нежелание больше идти  наперекор судьбе,  которая гналась за ним по пятам. В его голове впервые прорезалась неясная мысль о некоем неписаном, но тем не менее существующем, видимо, в природе законе возмездии, которое рано или поздно оборачивается   против человека, переступившего этические, или, в его случае, правовые нормы общежития. В свое время он обманул правосудие, теперь нелепое стечение обстоятельств, как бы в отместку, поставило подножку ему самому.
Константин вышел на палубу, сел в одиночестве на бухте троса. Черепашьим горбом дыбился вдали берег, все чаще попадались встречные корабли — команда «Тернея»  приветствовала   их  криками  радости,
Ольшевский же словно в  ином  измерении находился.   Он   истерзался   вопросом,   есть ли какая-нибудь связь между его преступным прошлым и тем переплетом, п который ему, без вины  виноватому, угораздило попасть сейчас?  Если это не простое совпадение, а логический результат, который вытекал из поступка, то был ли вообще смысл бежать от правосудия? Ведь в таком случае  оно  когда-нибудь  все  равно  обрушит на него свою карающую десницу!  И даже не столько в этом заключалось дело. Проблема для  Ольшевского,  как для   художника, хотя и начинающего, состояла вот в чем: «Может ли человек, — думал Константин,— не  искупивший своей вины перед ближними, изображать их в своем творчестве? Не будет искривлен ли у него взгляд, те ли впечатления он вберет в себя из многообразия бытия? И вообще — имеет ли он, этот человек, право судить людей, ведь любое творчество — это в каком-то смысле оценка действительности?..  И как жить дальше? — горько усмехнулся он. — Катю потерял, без денег остался... Да-а, знать, в моих мыслях имеется какой-то очень серьезный изъян, если я раз за разом оказываюсь у разбитого корыта...» — Ольшевский пригорюнился от этого неутешительного заключения.
На палубе стало свежо. Дул легкий бриз, и поверхность бухты покрылась блистающей рябью. Где-то вдали шел яркоос-вещенный  морской трамвайчик. Волна  неспешно   покачивала   траулер,  а   уж  тихо, спокойно  было вокруг,   как  в  бескрайней степи.  Время  словно остановилось,  а,  может быть, сто неизмеримость здесь как раз и ощущалось острее. «Такое чувство, будто трамвайчик никогда не достигнет берега, а ночь будет длиться вечно. Как бы вот передать эту непреходящую красоту на полотне?— пришло вдруг в голову Косте. — Простым перерисовыванием моря, сопок, звезд? Вряд ли. Тут, очевидно, нужна какая-то совершенно особая деталь. Какая? — задумался он. — Может, луна? Ее сейчас на небе нет, но в картине она должна присутствовать непременно...  А еще лучше,— незаметно для  себя   Константин  все  глубже погружался в мир творческих исканий, все основательнее забывая про заботы момента,— еще лучше — это дать сбоку бледно-розовый и едва различимый сполох зарницы. Вон оттуда, из-за той причудливой сопки. И надо бы набросать эскиз не откладывая. А то забудется...»
... Утром наконец был берег. Корабль, работая на самом тихом ходу, медленно притирался к стенке.   Команда   «Тернея» сгрудилась у борта и вскоре но широкому трапу вверх и вниз — в два ряда—засновали по трапу рыбаки и встречающие. Люди, не видевшиеся несколько месяцев, обнимались,   смеялись,   что-то   кричали. Во всю мощь неслась  из  корабельных  динамиков музыка.
Не встречаемый никем и никого не обняв на прощание, спустился на пирс Константин Ольшевский и сразу потерялся, растворился в орущей, хохочущей толчее. Он не обратил внимания, как при выходе из порта его обогнало такси. Не заметил он и того, что сидели в машине двое: Злотникова и Малханов. Впрочем, они и сами мало что видели вокруг. Полчаса назад, в самый суматошный момент сборов, в каюту поварих постучался второй штурман. Извинившись за вторжение, очень спокойно он сказал Злотниковой, что их на пирсе ждет такси. И как ни заняты были члены экипажа своими делами, все, однако, увидели, что на берег повариха сошла не одна, а в сопровождении штурмана.
В машине Малханов, коротко спросив, куда ей надо, предложил водителю ехать по ее адресу, а сам заговорил о чем-то постороннем.
Они быстро миновали центр Находки, свернули в одну из тихих улочек, поднимающихся вверх, к сопке, и там, возле одного из деревянных домов с огороженным палисадником, остановились. Знакомая Кати, поохав, наглядевшись вдосталь на «отчаянную», как она говорила, подружку, накрыла на стол, согрела электрический самовар. Несколько раз она внимательно оглядела Малханова, не упустила и легкого замешательства Екатерины, которая сидела как на иголках. Подруге, по-своему понявшей волнение Злотниковой, вдруг срочно понадобилось куда-то выйти. Катя кинула на Малханова растерянный взгляд. Он встал.
—  Ну что, Кятя, спасибо за чай. Пойду и я домой. Мать, наверно, заждалась. Как мы, Катя, с вами завтра?..
—  Конечно, я буду ждать вас, Игорь.
И он откланялся. Подруга, оставшись вдвоем с Катей, недоуменно пожала плечами:
—  Что-то не пойму я ваших отношений. Злотникова  рассмеялась, обняла  ее и в приливе внезапной радости поцеловала:
—  Все хорошо, милая. Ах, как все прекрасно!..

• Назад
• Вперед