A+ R A-

Семь футов под килем - 11

Содержание материала


* * *

...Кто же мог знать, что все так обернется?!
Позже, когда драка стала свершившимся фактом, Злотникова задним числом поняла, что причиной ее явился памятный разговор с Кокоревым; он оказался тем самым пресловутым камнем, сдвинутым с вершины горы, который приводит к обвалу.
Однако, в случившемся нельзя было винить одну лишь Злотникову. Став свидетельницей кокоревской вылазки в столовой, повариха, естественно, не могла и предположить, что тот грубый выпад положит начало бесконечной серии прямых и завуалированных насмешек над Ольшевским, терзавших самолюбие парня ежедневно и ежечасно.
Истинное положение вещей во всей их неприглядности обнаружилось только сегодня.
Утром, во время старпомовской вахты, удалось черпануть за один заход тонн сорок серого окуня. Примерно треть его сразу же из трала смайнали в фабричный бункер, а остальными заполнили «карманы» — отгороженные по обе стороны кормы участки палубы.
Пока возились с рыбой, закрывали ее от солнца брезентом, зашнуровывали «мешок» и проверяли снасть, старший механик в азарте лова развернул «Терней» и вновь скомандовал траление. Очень уж ему хотелось еще разок пройтись по плотному косячку. И недаром. Минут через тридцать заработали лебедки — вира!
Всплыл трал далеко за бортом — добрый знак, это означало, что многотонную махину, как поплавок, выпихнула на поверхность моря объединившаяся сила сотен тысяч рыбьих пузырей.
Подтащили. Толстенная, распираемая окуневой массой кишка, дважды перехваченная гашами, едва уместилась на корме. Пришлось отгораживаться сеткой, чтобы рыба под давлением качки не сползла в море по слипу.
Заловились, что называется, под «жвак». Легли в дрейф и, чтобы поживее управиться с окунем, объявили подвахту. Все, кто был свободен, спустились на фабрику. В том числе штурманы и помполит.
Трудилась смена Кокорева. Обычно бригаде хватало одного транспортера, он подавал рыбу на мойку, а затем — в морозильные камеры. Но подвахта — человек восемь — потребовала дополнительной ленты, и Кокорев, усердствуя, потому, что среди прочих на работу вышло начальство, самолично сгонял за слесарями.
Расставил бригаду по-новому, суетился больше всех, кричал, размахивал руками, носился по цеху как угорелый, желая создать впечатление деловитого и шустрого руководителя. Растрепанный, потный и осчастливленный   (в числе подвахты была и Злотникова), Кокорев бегал от одного матроса к другому, что-то втолковывал, доказывал, спорил, но своего-таки добился: второй транспортер вступил в строй как-то непривычно быстро. Сияющий Кокорев гордо взглянул на Катю.
К ней часто обращали свои взоры и другие парии. Поварихе к лицу была и пунцовая косынка, и выбившаяся из-под нее прядь черных курчавых волос; стройную сухощавую фигурку выгодно подчеркивали плотно облегающие джинсы и короткий резиновый фартук, схваченный сзади тесемками. Злотниковой, как и другим, вручили обоюдоострый  нож для  разделки  рыбы.
Подвахта, первая за этот рейс и поэтому настроенная на самый серьезный лад, стала у добавочного транспортера, параллельного основному. Окунь на вторую линию решили подавать прямо из бункера, минуя двух резчиков, которые и без того, не зная отдыха, жикали рыбам головы на круглых электропилах, едва успевая обслуживать шестерых шкерщиков.
Подвахта должна была только сортировать поступающего окуня и отправлять его в морозилку «соломой», то есть не вспарывая  брюшко и оставляй в целости рыбьи головы.
Регулировать задвижкой поток окуней, который выдавливался снизу из бункера на дополнительный транспортер через небольшое, сантиметров двадцать на двадцать, оконце, Кокорев, мельком оглядев парней, послал Ольшевского.
— Все равно толку от тебя на шкерке, как от козла молока, — пренебрежительно махнул он рукой.
Незаслуженно охаянный Ольшевский работал, надо отдать ему должное, не хуже других, разве что сноровки временами не хватало. Тем не менее он молча повиновался. Включил транспортер, приоткрыл заслонку.
Гулко шлепнулись на ленту первые ры-бехи, потом, проваливаясь под давлением двенадцатитонного пресса (вместимость бункера), они безостановочно устремились вниз, застывшие, каменно-твердые, с разинутыми ртами и сведенными в последнем отчаянном взмахе хвостами.
Цепляясь друг за друга жабрами, колючками плавников, окунь, скапливаясь, то застревал в заслонке, то вываливался увесистым комом, и тогда перегруженный транспортер скрипел, судорожно дергался, двигался еле-еле, порой и вовсе останавливался. Косте приходилось подтягивать его вручную.
Мало рыбы — подвахта бездельничает, завал — опять  нехорошо,  не успевают обрабатывать, вот и бегай, как ошпаренный, по всей ленте, разравнивай слой рыбы и, упаси бог, заслонку оставить без присмотра хоть на минуту: рыба хлынет вниз водопадом.
Ольшевский в" свитере и в прорезиненной робе мигом взмок, снуя туда-сюда как ткацкий челнок, а мастер, знай себе, покрикивает:
—  Рыбу давай, сачок!.. Не видишь, что ли, заедает, подтяни ленту.
Даже Малханов, видя эту гонку, пожалел парня, чей рот был открыт как у рыб, которые текли по транспортеру.
—  Может, подменить тебя, Ольшевский?
—  Ни черта ему не сделается, — ответил за него Кокорев. — Пусть пашет!
Внезапно, точно по закону подлости, в оконце что-то заело, рыбий поток иссяк.
Ольшевский бросился к заслонке, пошуровал ею взад и вперед. Никакого результата. Сунул внутрь руку. Пальцы, даже в перчатке, ощутили мертвенный холод и окостенелость какой-то огромной рыбины.
Беловато-серым брюхом легла она на оконце и наглухо запечатала его своим весом.
—  Что ты там копаешься? — заорал мастер.
—  Сейчас,   сейчас, — растерянно бормотал Костя.
Он судорожно тыкал снизу в рыбу ножом, смехотворно, видимо, маленьким по сравнению с ее размерами, и безуспешно пытался достать до хребта, чтобы прорезать, перепилить его. «Может, думал он, под тяжестью навалившейся сверху массы эта тварь переломится надвое и се удастся вытащить из бункера частями?»
Однако, лезвие ножа, и то с трудом, входило лишь в рыбью мякоть и до позвоночника не доставало, а кожа, молочно обнажившаяся в местах порезов, была такой пугающе толстой и крепкой, что Ольшевский, остервенело кромсая рыбу, скоро понял бесполезность этого занятия.
—  Да долго ты там?
—  Какая-то здоровая рыба на заслонке,— вытирая пот, пытался объяснить Костя.
—  Вот работничек! — начальственно загремел Кокорев. — Рыбы испугался. А ну, лезь в бункер!
Ольшевский хотел было сказать, что внутри как-никак больше десяти тонн, они сверху давят на эту проклятую рыбину, и одному человеку, тем более такому физически заурядному, как он, там придется очень туго. Но на него смотрел весь цех, кто сочувствуя, кто с ехидцей, и Костя не стал ничего говорить.
Вскарабкался по вертикальным железным скобам к боковому круглому люку, что был прорезан у самого верха бункера, под потолком фабрики, исчез внутри. Ползком добрался до центра, где в рыбе образовалась небольшая воронка, присел на краю слежавшейся плотной груды.

 

Яндекс.Метрика