Семь футов под килем - 34

* * *

Злотникова, входя в каюту второго штурмана, не ожидала, конечно, увидеть здесь картины, обычной для рыбацкого жилья: скомканная, неубранная постель, а на столе типичный натюрморт из ополовиненного графина с водой, краюхи хлеба и початой банки говяжьей тушенки. Но и того, что предстало ее взору, она никак не предполагала встретить.
В каюте Малханова царил дух спартанской суровости и чистоты. Нигде ни соринки, ни пылинки. Над умывальником сушилась выстиранная сорочка, койка аккуратно заправлена, на одеяле обложкой к верху лежала книга в пестрой обложке: «Сто лет одиночества», — прочла Злотникова. Ей здесь понравилось.
Малханов, усадив Катю на диванчик, который занимал стенку под иллюминатором, заботливо предложил:
—  Вы  выглядите усталой.  Чашка   кофе взбодрит вас, — вынул   из   рундука   большую кружку, налив воды, сунул в нее кипятильник.
Через минуту-другую перед Катей дымился ароматный напиток.
«И все-таки он сегодня странный какой-то, более мягкий, что ли? Глаза не такие строгие, да и жесты плавнее: не машет, как прежде, с плеча».
—  Вы, вероятно, удивлены, зачем я вас пригласил? — начал Малханов, усаживаясь перед ней на стуле и слегка зачем-то распахивая синий  форменный  китель. — Но я тут думал, думал...  Мне совет ваш нужен,— довольно неожиданно закончил он.
—  Совет? Мой? — Злотникова во все глаза уставилась на штурмана, но он был — сама серьезность, по крайней мере ничего другого Катя не смогла прочесть на его смуглом и каком-то грустном сейчас лице. Ей показалось, что у него прибавилось седины.
— Да, да, именно ваш, — кивнул он головой, как бы отметая последние сомнения.— Даже не знаю, с чего начать...
Екатерина смотрела на него во все глаза.  Такого Малханова она еще не видела и думать не думала, что на его губах может бродить смущенная улыбка. Одно это разбудило ее любопытство. Малханов собрался с духом. — Видите ли, с последней почтой я получил письмо от одного своего давнего друга, попавшего, как бы это по точнее выразиться, в не совсем, что ли, обычное стечение обстоятельств. Просит помощи, а я,  честно говоря, не знаю, что ему ответить. Вот и подумал, может быть, вы поможете, тут слово женщины много значит... А вы пейте кофе. Ничего, если я закурю?
—  Пожалуйста.
—  Так вот, дело в  том,  что  мой друг, фамилия его — Жогин, влюбился. Я, разумеется, понимаю вашу улыбку: эка, мол, невидаль, но, уверяю, это лишь внешне выглядит просто. И даже не потому, что ему, — Малханов, вспоминая, наморщил лоб,—да, Жогину примерно года тридцать три—тридцать четыре, а та женщина, судя по всему, значительно моложе его. Противоречие в другом. Он вообще-то славный малый, но жизнь прошлась по нему, как сапог по былинке, и несмотря на то, что теперь, вроде бы, все в порядке, травма осталась... Если вы не возражаете, мне хотелось бы рассказать его историю, чтобы вы смогли представить себе Жогина и характер его сомнений.
Малханов курил, после каждой затяжки отмахивая от лица дым левой рукой с зажатой в пальцах сигаретой. Екатерина маленькими глотками пила кофе.
— Впервые я встретился с... Эдуардом Жогиным, — приступил второй штурман к рассказу после маленькой паузы, — когда ему было года двадцать два. Он только что с отличием закончил мореходное училище и прибыл по распределению в Находку. Поверьте мне на слово — это был прирожденный моряк. Никто из сверстников его так удачливо не ловил, так мастерски не «читал» приборы. У Эдуарда был особый нюх на рыбу. Это, как говорится, от бога: есть — есть, нет — и тут хоть кол на голове теши... Все капитаны, с которыми Жогин ходил на промысел, в один голос прочили ему большое будущее.
Время от времени, сходясь в порту после возвращения из путины, мы встречались с Эдуардом. И как-то раз довелось нам обоим оказаться приглашенными в некий дом, забыл, на какое уж там торжество, где была, среди прочих, и дочка директора местной музыкальной школы — этакое, знаете ли, воздушное создание, в локонах, с томиком  Блока  в тоненьких   пальчиках. Не скрою, с Наташей я был знаком раньше, и она мне очень нравилась, но появление на вечере Жогина как-то сразу отодвинуло  мою   скромную   персону   на   второй план. Да и другим волей-неволей пришлось уступить Эдуарду....
Наташу он пленил с первого же взгляда. И  того,  что другие  безуспешно  пытались достичь месяцами упорных ухаживаний, он, не прилагая заметных усилий, добился за какой-нибудь час...  Везло Жогину в карьере, повезло и в любви, так что не всегда поговорки  бывают   правы, — криво   усмехнулся Малханов. — Я  вас   пока   не   очень утомил?
—  Нет, нет, мне интересно, — Катя действительно слушала внимательно.
—  Да-а, так вот, эта девушка, для которой Эдуард стал, что называется, единственным светом в окошке, оказалась нрава своевольного и положила  себе хоть в лепешку разбиться, но не упустить Жогина. Как уж она там нажимала на своих родителей (они, понятно, души в ней не чаяли), а, в основном на отца, имевшего в городе хорошие связи, — не знаю, но факт остается  фактом: на свадьбе, а она состоялась очень скоро, молодоженам преподнесли дорогой  подарок —- ключи  от однокомнатной квартиры.
Жогин  небрежно сунул ключ в карман. Конечно, у родителей Эдуарда в Одессе
(я это запомнил по его рассказам) была четырехкомнатная квартира, — что ему какая-то восемнадцатиметровка. Но этот жест... Признаюсь, даже и меня покоробило, ведь другие молодые штурманы с семьями вынуждены годами ютиться в частных каморках, а он и тут — на готовенькое. Я об этом говорю так определенно, потому что сам присутствовал на свадьбе и собственными глазами видел, как отец Наташи, осанистый, представительный мужчина, как-то вздрогнул при этом ленивом жесте моего приятеля, смутился, стал, словно бы оправдываясь в чем-то, уверять, что эта квартира — лишь временное пристанище, что в недалеком будущем он поможет, постарается и т. д.

• Назад
• Вперед