Бегство из золотой клетки - 21

Письмо американского консула

После того как я разослала друзьям рождественские открытки с сообщением нашего адреса, в Грузию к нам начала поступать корреспонденция из Англии и даже из Америки. Шли письма подолгу, но все-таки доходили. Часть корреспонденции шла через посольство СССР в США, а также через посольство СССР в Англии.

Но в пачке писем от адвоката из Принстона, относившихся к делам Благотворительного треста в Нью-Джерси, я неожиданно нашла что-то совсем иное: копию письма, отосланного мне год тому назад американским консулом в Москве. Очевидно, он потерял всякую надежду передать мне это письмо через советский МИД и решил послать копию таким путем. Не знаю, как уж это так вышло, но при строжайшей проверке, которой мои письма подвергались, это письмо каким-то чудом попало в мои руки.

Оно было на гербовой бумаге, со всеми печатями и титулами, и служило единственной ниточкой контакта США с нами, американскими гражданами.

В письме консул еще раз подтверждал, что Ольга и я являемся американскими гражданами до тех пор, пока мы не захотим (если захотим) отказаться от американского гражданства публично и официально, в присутствии посла и под присягой. Чего мы, разумеется, не собирались делать.

Это письмо я привезла сейчас с собой в Москву, оно было в моей сумке. Оно могло служить нам официальным пропуском для входа в посольство США. Я знала хорошо, что вход этот охранялся советской милицией и что войти в посольство было, в сущности, невозможно. Но, решила я, следует попытаться хотя бы сделать таким образом «заявление», или, как теперь говорят, «послать сигнал».

Морозным утром следующего дня мы проехали с Олей на метро к зоопарку, а оттуда прошли пешком на Садовую — широкую улицу, заполненную ревущими автомобилями. Было морозно и солнечно, сердце колотилось, и я молила Бога, чтобы на улице возле посольства нам попался кто-нибудь из его служащих: мы легко бы объяснились и смогли бы пройти тогда вместе. Я надеялась также, что посольство наблюдает за своим главным входом через внутренние телекамеры, потому что отчаявшиеся советские граждане нередко приходят сюда, чтобы выразить свои требования и чувства. Но их всегда встречает милиция. О, как слепо верят все советские, что «если только сказать американцам всю правду», то они тут же что-то предпримут... У меня после многих лет жизни в США уже не оставалось подобных иллюзий.

Увы! Мы только на мгновение задержались перед дверью, просто остановились, как немедленно нас окружили милиционеры и какие-то люди в штатском и попросили «следовать» за ними. Ольга была в растерянности: она еще такого никогда не испытывала. Только в кино видела.

Нас чрезвычайно вежливо проводили в будку для постовых, находившуюся тут же, рядом со зданием посольства. («Неужели они не наблюдает из окон, что происходит возле входа?»—подумала я.) Весьма вежливый офицер милиции спросил меня, в чем дело.

«Мы — американские граждане, — сказала я на своем русском языке, и брови офицера поехали вверх. — Нам нужно видеть американского консула. Вот — видите? У нас есть от него письмо. Он желает нас видеть».

Он взял письмо, как берут бомбу, и, посмотрев на него, вышел куда-то вместе с ним. Мы сидели довольно долго, в будке было холодно, только крохотная электрическая печурка грелась в углу. Оля моя была подавлена, и я старалась заверить ее, что все будет хорошо, будучи сама не очень в этом уверена.

Офицер вернулся и попросил у нас наши американские паспорта. «Они находятся там, в здании, у консула, —сказала я решительно, — Нам нужно его видеть!»

Тогда он потребовал у нас какое-либо удостоверение личности, и мне пришлось вытащить мой новый советский паспорт, в который была занесена также и моя дочь, малолетняя гражданка «Ольга Вильямовна Питерс».

Офицер посмотрел на нас с выражением лица, обозначавшим примерно «какие вы, к дьяволу, американцы?». Но ничего не сказал.

Затем вошел другой офицер, рангом выше, и сказал, что скоро прибудет кто-то еще более высокого ранга — надо подождать. «Где наше письмо?— спросила я. — Пожалуйста, известите консула, что нам нужно его видеть».

«Давайте подождем», — ответил он. В его понимании советским гражданам не полагалось проходить в посольство Америки. Он этого не мог позволить. Приедет начальство — разберется.

И мы просидели там около двух часов, стуча подмерзающими ногами. Небольшое радио в углу начало тем временем передавать из Кремля открытие XXVII съезда партии. А я совсем забыла об этом! Тем лучше, подумала я, значит, мы устроили нечто вроде демонстрации в день открытия съезда! Неплохо. Я этого даже не планировала. Тем больше внимания мы привлечем к моему письму Горбачева. И, хотя Ольга смотрела на меня злыми глазами, я была уверена, что мы сделали хороший ход, придя сюда именно сегодня.

За несколько дней до этого, в воскресенье, я решила пойти в церковь Ризоположения, где я крестилась в 1962 году. Мне так хотелось увидеть ее снова. Прекрасная церковь «русского барокко» с синими куполами, усеянными звездами, выглядела свежевыкрашенной и праздничной. Вокруг нее вырос новый город. Двадцать четыре года назад здесь было пусто, больше деревьев и трамвай огибал угол небольшой площади. Сейчас же все было застроено почти вплотную к церкви.

Не без волнения вошла я внутрь. Шла литургия. Народу было полным-полно, много молодежи. Тогда здесь было куда меньше молившихся и как-то сумрачно. Сейчас — праздничное настроение, какая-то радость и ликование поразили меня. Я невольно вспомнила отца Николая Александровича Голубцова, мою крестную Лидию и весь тот майский день, когда я пришла сюда...

Какой круг, однако, проделала я за эти прошедшие годы... Отсюда началось мое полное перерождение и превращение в иного человека. Замкнулся ли круг на этом возвращении? Такого чувства я в себе не находила. Скорее в путь, в путь снова — вот что вошло мне в сердце здесь. Мне было радостно и хорошо. Ни печалей, ни страхов, ни сомнений. Продолжай путь, странница. Путь твой еще не окончен, рано на покой захотела. «И вечный бой. Покой нам только снится»,— сказал Блок. Как это верно!

Андрей Синявский, крестившийся тут же за полгода до меня, теперь живет с семьей во Франции. А ты что тут делаешь?

Странно было опять быть здесь, но так хорошо, так нужно. Я купила дешевую иконку Спасителя и маленький нательный крестик. А уже уходя, обернулась и долго смотрела на небольшую пристройку, где крестили взрослых. Хотелось погладить эти стены, они казались теплыми, несмотря на морозный февральский день. Отец Николай Голубцов славился тем, что приобщал к церкви и вере взрослых: открывал им двери в новую жизнь. Это произошло и со мной. Сколько еще прошло людей через эти вот воротца ограды, выходя в мир измененными, ставшими частицей тела Христова? Сотни? Тысячи?

Николай Александрович Голубцов (12 декабря 1900, Сергиев Посад — 20 сентября 1963, Москва) — протоиерей Русской православной церкви.

«У грузин и армян необыкновенно сильная вера, говорил отец Николай Голубцов.—Это оттого, что они живут в районе, где Господь сотворил первого человека...» Я никогда не забывала этих слов, сказанных мне в день крещения. Что ж, значит, не зря привели меня дороги в Грузию, чтобы узнать там ее веру. Меня ведь этому не учили! Ведь это все было выброшено «на помойку истории». А теперь я взяла с собой эти кустарные иконку и крестик, отштампованные, по-видимому, из консервных банок. Выглядели они «золотыми», но вложено было тут куда большее, чем злато... (Теперь они приехали вместе со мной в далекий Висконсин, в Америку, и так оно и правильно: странствует по свету вера, завоевывает новые земли.)

Просветленная, утешенная, успокоенная, радостная и бесстрашная вернулась я в тот день домой, на улицу Горького. Все правильно. Будем продолжать свой путь.

Об этом я думала в те часы, что сидели мы с Олей в холодной будке постового возле посольства США. Ничего мне не было страшно — казалось даже, что власти нас боятся, не знают, что с нами делать... После долгого ожидания, когда мы не были оставлены одни ни на минуту, наконец появился человек, одетый в хорошее гражданское платье. Он представился очень вежливо как начальник охраны посольства и предложил отвезти нас домой в своей машине. Так закончился наш визит к американскому консулу. «Они, наверное, никогда не смотрят из окон!» — подумала я, не совсем понимая, почему посольство не интересуется своими посетителями.

Письмо американского консула мне не возвратили. По дороге на улицу Горького начальник в штатском сказал нам, что через несколько часов мы встретимся с товарищем Н. (тем самым, из КГБ) и что он сам заедет за нами. Так! Значит, наша «демонстрация у американского посольства» все-таки подействовала! С нами будут разговаривать. «Товарищ Н. извиняется,— сказал он мне,— что он не сможет быть раньше, так как он сидит на съезде в Кремле». Прекрасно. Прекрасно! Значит, мы его там потревожили. Значит, никто другой нами не занимается в этих обстоятельствах, кроме КГБ. Ну что ж, ничего не поделаешь.

Дома мы быстро закусили и ничего не сказали Володе и Светлане, чтобы их не тревожить. Просто вышли вниз, к магазину «Армения», где нас уже ждал товарищ Н. в своей элегантной дубленке. Он был чрезвычайно любезен с Олей, хвалил ее русский язык и шутил насчет ее дубленой курточки: «Оставайтесь у нас, будете учиться бесплатно и сможете купить себе на сэкономленные деньги настоящее длинное меховое пальто!» На что Оля ответила: «Нет, я лучше буду платить за мою частную школу».

На месте встречи нас ожидали также два наших патрона из МИДа, заметно встревоженные. Посещение посольства—это по их части. Все они были просто шокированы нашим намерением пройти к консулу США. «Но у нас есть право видеть его. Наши паспорта там, в консульстве. И он сам в письме подтвердил приглашение», — сказала я возможно проще и наивнее, как будто все это совсем обычное дело. Как оно и должно было бы быть.

«Но каким образом вы получили это письмо?»—спросили меня мидовцы.
«Оно было переслано мне вместе с другой корреспонденцией от адвоката через посольство в Вашингтоне».
«Этого не может быть! Это невозможно!»—воскликнули они в один голос, стараясь оправдать своих работников в посольстве в Вашингтоне, недостаточно «проверивших» мою почту...
Я рассмеялась. «Однако письмо прибыло именно этим путем». Но товарищ Н. не был особенно озабочен письмом. Ему явно не нравилась наша попытка. «Мы советуем вам больше не повторять подобных попыток,— сказал он так вежливо, как только возможно. — Когда вы возвращаетесь в Тбилиси?»
«У нас билеты на завтра».
«Очень хорошо. Уезжайте».
«Но я до сих пор не получила ответа на мой запрос. Я тоже хочу выехать вместе с моей дочерью. Я писала об этом Генеральному секретарю, но ответа так и не получила».

Они все трое были очень терпеливы, но игнорировали мои последние слова. Они болтали с Олей, наслаждаясь ее способностью так быстро освоить разговор по-русски. Она долго объясняла им, почему ей необходимо вернуться в ее школу квакеров, и действительно это была поразительно хорошая «речь» на русском языке. Они просто сидели и слушали с нескрываемой симпатией. Всего лишь за год с небольшим! «Ее преподавательница русского языка в Тбилиси была очень сильным методистом»,— сказала я. Они не ответили. Разговор уже был закончен. Ответа я не получила.

«Я буду звонить вам из Тбилиси», — сказала я, глядя в их деревянные лица. Они были очень довольны, что мы уезжаем отсюда завтра же. Туда, туда, за Кавказский хребет.

• Назад
• Вперед