Заря над Литвой - 13
- Опубликовано: 15.09.2010, 18:41
- Просмотров: 93926
Содержание материала
На этот раз я получил возможность увидеть не только Москву и Ленинград, но и Ростов-на-Дону, Баку, Тбилиси, Батуми, Крым, Запорожье и Харьков. Длительное путешествие позволило мне увидеть огромные просторы иервого в мире социалистического государства, поговорить со множеством людей. Это было время, когда советский народ выполнял планы второй пятилетки, напрягая все силы, чтобы создать крупную тяжелую промышленность, осуществить индустриализацию. Недавно была практически закончена коллективизация деревни. Старые, вековые порядки были сломаны, а новые еще не окрепли. Только недавно в СССР ликвидировали продовольственные карточки, введенные в годы первой пятилетки. Мы, конечно, замечали, что жизнь в СССР была еще не легкой. Приходилось порой встречать людей, которые жаловались на плохое питание, особенно на недостаток жиров. Но все это были мелочи. Большинство спокойно взирало на временные лишения, героическим трудом созидая не виданное ранее общество. «Да, приходится пока жаться. — говорил один советский служащий, попутчик по поезду. — Зато мы строим социализм, создаем новую жизнь, будем иметь свою тяжелую промышленность. Мы верим, что все трудности носят преходящий характер. Скоро наши заводы станут изготовлять нужные вещи, наладится порядок в колхозах, будет больше пищи и товаров».
Наблюдая за жизнью в Советском Союзе, я старался не просто запоминать увиденное, по пытался представить себе перспективы развития. Немало приходилось спорить с некоторыми моими спутниками-соотечественниками, часть которых была антисоветски настроена. Они просто не хотели узнать по-настоящему и понять Советскую страну, а стремились почерпнуть материалы для подтверждения своих реакционных взглядов. Как мухи у меда, они собирались вокруг каких-нибудь недоброжелателей, ловили антисоветские анекдоты и разные надуманные истории. Меня же глубоко волновало необычайное упорство трудящихся, глубокая их вера в реальность плановых задач, выдвигаемых Коммунистической партией, величественные перспективы будущего.
Впечатления от недостатков и лишении затмевались огромными достижениями в области экономики, просвещения, культуры, широкими возможностями для масс учиться, переполненными театральными и концертными залами, музеями, выставками.
Пианист и композитор Балис Дварионас, вместе с которым мы ездили в Москву и Ленинград в 1933 году» после одного концерта с огорчением говорил: «Вряд ли мы дождемся таких времен, чтобы в Литве было столько концертов и так развилось театральное искусство. Каким образом, когда выберемся мы из нашей отсталости?» Действительно, многие часто думали, дождемся ли мы такого времени, когда Литва высвободится из-под бремени духовной тьмы; скинет (буквально и фигурально) свой крест и выйдет из убогих лачуг. Буржуазия гордилась собственными достижениями, сравнивая положение вещей с тем, что было во времена царизма или германской оккупации в 1918 году. (как и в начале 2000х: admin) Конечно, жизнь не стояла на месте. Сказывался некоторый прогресс в области просвещения. Мы радовались каждому национальному успеху в области литературы, искусства и науки. Но все это двигалось черепашьими шагами. А нам требовалось резким прыжком выбраться из ямы отсталости.
Студентов в Литве имелось всего несколько тысяч человек. Около 200 человек в год выпускали высшие школы. Сравнительно незначительная часть молодых людей могла получить среднее образование, а буржуазия кричала даже об «избытке интеллигенции». В деревне четырехклассную начальную школу кончала лишь часть детей. Большинство, едва успев подрасти, должно было пастушничать и батрачить, оставаясь малограмотными, а тысячи — совсем безграмотными. (как и в начале 2000х: admin) Но и это жалкое учение было насквозь пропитано атмосферой духовного порабощения. В школах властвовали церковники. Таутининки и клерикалы через учителей активно внедряли клерикальную, шовинистическую и фашистскую идеологию. Живя в Мастаутай, я часто вспоминал свои поездки в Советский Союз и очень жалел, что не издал о них зторой книги, не собрал опубликованные в печати статьи. Надеялся, конечно, взяться за эту работу в будущем, но так и не успел. А вскоре и надобность в такой книге отпала, ибо Литва стала советской.
Стоит вспомнить, пожалуй, еще об этом эпизоде, связанном с поездками. Интересуясь решением национального вопроса, я заходил не раз в книжные магазины Москвы, где продавались книги на разных языках народов СССР, и очень удивился, увидев несколько книг на цыганском языке. Ради интереса приобрел некоторые из них, в том числе издание пушкинских «Цыган». Попав в Мастаутай, я узнал, что в опустевшем доме на опушке леса живет несколько цыганских семей. Так как хозяин Мастаутай хорошо их знал, то заходил к цыганам и я. Никогда не видевшие книг на своем языке, цыгане были крайне удивлены, когда я начал читать им поэму «Цыгане» на их родном языке. По-видимому, мое произношение было далеким от их разговорной речи, так как они поначалу ничего не поняли. Но постепенно, несколько раз повторяя за мной отдельные слова, они стали понимать и поправлять мои ударения и произношение. Постепенно я прочел цыганам всю поэму, о существовании которой они не имели представления.
Приближалась весна. Мне впервые приходилось встречать ее в литовской деревне. Шли приготовления к весенним работам. Но мысли мои летели в Вильнюс, в Каунас. Волновали события, происходившие в мире. Приезжая ко мне из Каунаса, жена и многие гости рассказывали о тамошних настроениях. Несмотря на репрессии, активисты Народного фронта — коммунисты, левые народники — ляудининки и антифашистски настроенная интеллигенция — действовали. Созданный ими нелегальный «Комитет защиты народных прав» выпускал газету «За права народа», которая призывала на борьбу за обновление Литвы. Влияние Коммунистической партии в народных массах все росло.
Каунасцы рассказали о событиях в Лампеджяй. Там 8 февраля произошло столкновение между рабочими и полицией. Утром забастовало 2 тысячи человек, работавших на укреплении берега Немана. Избранный забастовщиками стачечный комитет не только настаивал на увеличении заработка, но и выдвинул политические требования: отменить законы, направленные против рабочих; ликвидировать концентрационные лагеря; освободить политических заключенных. Получив отрицательный ответ, около 700 рабочих организовали поход в Каунас, демонстрируя сначала у здания городской управы в Лампеджяй. У завода «Инкарас» на демонстрацию налетела конная полиция. Рабочие отказались разойтись и защищались лопатами и кирпичами. На помощь полиции прибыли новые отряды рабочих били нагайками, резиновыми «бананами», прикладами, саблями, применили слезоточивые газы. Несколько рабочих было ранено. 50 человек арестовали, среди них 21 женщину. Эти события в Лампеджяй получили отклик в Каунасе. По призыву Коммунистической партии около 3 тысяч рабочих объявили забастовку солидарности и выступили против насилия и террора, настаивая на выполнении требований их товарищей и наказания применивших насилие полицейских. Забастовка длилась 5 дней. Она нашла поддержку и в других городах. Бастовали в Вильнюсе, где рабочие обратились с просьбой о защите к находившемуся невдалеке гарнизону Красной Армии. Однако, согласно договору, Красная Армия не могла вмешиваться во внутренние дела Литвы. Кое-где бастовали сельские труженики. Поговаривали о возможности всеобщей забастовки в стране.
Я усердно следил за печатью и часто слушал новости по детекторному радиоприемнику. А весна приносила важные вести. 12 марта в Москве был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Тогда вновь пошли прахом надежды мировой реакции на всеобщий крестовый поход против Советского Союза. Подобные надежды лелеяли и правители Литвы. Хотя они и подписали договор с Советским Союзом, однако никаких искренне дружеских чувств к своему соседу не испытывали. Ими постоянно поддерживались тайные связи с правительством гитлеровской Германии. Усердным связным, фактически агентом прогитлеровской ориентации, был посол Литвы в Германии Шкирпа, которого в сентябре 1939 года даже лидер народников М. Слежевичюс открыто назвал гитлеровцем. В то время Шкирпа приезжал из Берлина агитировать за вступление в войну на стороне Германии. (О намерениях Шкирпы пришлось узнать и мне лично, когда перед самой второй мировой войной я участвовал в поездке делегации литовских журналистов по Германии.)
Апрель принес новые события. Германия внезапно оккупировала Данию и высадила войска в Норвегии. Англичане попытались защитить Норвегию, послав туда, в свою очередь, десант. Печать пестрила названиями: Осло, Берген, Нарвик, Ставангер, Тронхейм... Положив перед собой вырезанную из газеты карту Скандинавии, я пытался отмечать места боев. А хозяин Мастаутай Гинейка, скептически относившийся к военным усилиям союзников, посмеивался над моими «стратегическими иллюзиями». Он предлагал биться об заклад, что англичане и французы будут изгнаны из Норвегии и там укоренятся гитлеровцы. Так оно и случилось.
Вести о еще более сенсационных событиях принесли газеты 10 мая: фашистские армии ворвались в Голландию, Бельгию, Люксембург и начали крупное наступление на Францию. «Странная война» закончилась. Началось осуществление плана «молниеносной войны», согласно которому Гитлер собирался разгромить Францию и течение нескольких недель. И действительно, тогда ему это удалось. «Линия Мажино» осталась в стороне, и немецкие танковые колонны ворвались в Северную Францию, не встретив серьезного сопротивления. Еще в начале мая товарищи из Народного фронта торопили меня скорее закончить мой «принудительный отпуск» в деревне и вернуться в Каунас. Об этом же заботились некоторые общественные деятели. Пришлось и мне самому принимать меры. В середине мая мне сообщили, что я могу вернуться в город. В Каунасе тем временем как раз готовилась выставка произведений Тараса Шевченко в зале «Фонда печати». Я сразу же включился п эту работу. Между прочим, предложил Людасу Гира перевести на литовский язык «Завещание» Великого Кобзаря. Его последний куплет («И меня в семье великой, в семье вольной, новой, не забудьте, помяните добрым, тихим словом»), написанный на крупном плакате, украшал центральную часть выставки.
Встретившись с друзьями, я узнал о массовых арестах накануне 1 Мая. Однако это не помешало коммунистам вывесить красные флаги в разных местах, распространить плакаты и листовки. Большое впечатление на общественность произвело заявление представителей интеллигенции, изданное Комитетом защиты народных прав. Подписались 50 писателей, профессоров, врачей, художников, агрономов, юристов и артистов. Заявление, адресованное правительству, гласило: «Вы сеете ненависть и злобу, а пожнете народную бурю». Резко обострились классовые противоречия. Уже давно лишенные политических прав, рабочие, трудовое крестьянство и трудовая интеллигенция теперь переживали тяжелое экономическое положение. Цены все повышались, работы становилось все меньше. Безработные не получали никакого пособия, а на общественных работах, устраиваемых для них, заработки были жалкими. Часто такой безработный, семья которого состояла из 5—б лиц, получал 10 — 15 литов в неделю. Частные работодатели, пользуясь этим, снизили зарплату рабочим до минимума, а работать требовали по 10—12 часов в сутки. Рабочие предприятий «Майстас» и «Металлас» бастовали. Администрация не соглашалась удовлетворить требования трудящихся. На ряде предприятий рабочих увольняли; иные работали по 3—4 дня в неделю; с другой стороны, правительство собиралось ввести принудительный труд и превратить страну в сплошной концлагерь. (как и в начале 2000х: admin)
Очередным движением протеста явилось выступление каунасского Общества квартиросъемщиков. Оно собирало подписи под петицией, в которой указывалось на предельно тяжелое состояние квартиросъемщиков: квартплата высокая, съемщиков выселяли по прихоти домовладельцев, многодетным семьям не сдавали комнат; трудящиеся вынуждены были жить по большей части в невыносимых условиях. До ареста мне довелось быть председателем этого общества. Поэтому и теперь, вернувшись в Каунас, я установил связь с активистами общества. Многие из них были коммунистами либо сочувствовали им. Вскоре последовали собрания прогрессивного студенчества. Выступили даже некоторые буржуазные организации, поставившие вопрос об углублении земельной реформы в стране, поскольку её провели так, что в руки ряда помещиков попали сотни и даже тысячи гектаров земли. В результате окрепло сословие «новых дворян», скупавших земли у массы разорившихся мелких хозяев. Последние, потеряв землю, пополняли ряды бедняков и сельского пролетариата. Особенно громко звучали требования о земельной реформе в возвращенном Литве Вильнюсском крае, где все еще было по-старому.
Все активнее выступала с революционных позиций прогрессивная интеллигенция. Литературные вечера, собрания «вольнодумцев», студенческие сходки нередко превращались в открытые антифашистские демонстрации. Побоявшись, чтобы в такую демонстрацию не превратился вечер, посвященный 10-й годовщине со дня смерти В. В. Маяковского, правительство запретило литераторам намеченное ими мероприятие. Но ряд писателей вручил вильнюсскому корреспонденту ТАСС коллективное письмо, в котором были изложены мысли о значении творчества Маяковского. В письме отмечалось также, что прогрессивные писатели Литвы не только любят Маяковского, но и смотрят на его работы как на вдохновляющий пример. Письмо подписали П. Цвирка, Л. Гира, К. Борута, А. Венцлова, К. Корсакас, И. Шимкус и другие.
Огромное возмущение у общественности вызвали очередные события в Вильнюсе. Съехавшись туда в большом числе, шовинистически настроенные элементы стали разжигать национальную ненависть, призывали к польским и еврейским погромам. Широкую известность снискало происшествие, вызванное провокацией в польском театре «Лютня». Собравшиеся там «национальные» активисты начали свистеть, топать ногами и кричать, когда артистка запела по-польски. В ответ польские буржуазные националисты прибегли к оскорблениям. Произошла свалка. Спектакль пришлось прекратить. Поведение литовских шовинистов нашло резкое осуждение со стороны Общества литовских писателей. Оно опубликовало открытое письмо к общественности, которое подписали В. Креве-Мицкявичюс, Л. Гира, В. Миколайтис-Путинас, Б. Сруога, П. Цвирка. Однако инциденты продолжались. Шовинисты собирались в вооруженные группы, приходили в кафе и громким пением прерывали эстрадные программы, шедшие на польском языке. Обострилась национальная рознь и среди верующих. Особенно серьезная стычка произошла в церкви, где литовцы решили заставить служить обедню на литовском языке, а архиепископ Ялбжиковский противился и, невзирая на просьбы делегации верующих, не уступал. Тогда шовинисты из военизированной организации «Стрелки», мобилизовав свои силы, во время службы затянули псалмы по-литовски. Поляки, не уступив, запели по-польски. Часто подобные инциденты оканчивались кулачной потасовкой.