К югу от линии - 6
- Опубликовано: 01.04.2011, 07:28
- Просмотров: 198426
Содержание материала
КАЮТА КАПИТАНА
Эдуард Владимирович видел десятый сон, потому что его вахта давно закончилась. Дугин не дергал людей без особой необходимости, но когда, по его мнению, было надо, не признавал снисхождения. В принципе он бы вполне мог обойтись без второго помощника, но для успокоения души требовалось прояснить грузовые дела. В какой-то, пусть незначительной, мере это могло сказаться на его решении, а он привык все делать с открытыми глазами. Точнее, предпочитал, потому что всегда присутствует неопределенность и связанный с ней элемент риска.
Рассудив, что второй все-таки ему нужен именно сейчас, он преспокойно набрал номер его каюты.
— Простите, что разбудил, Эдуард Владимирович, — сказал Дугин, когда услышал в трубке заспанный голос. — Зайдите ко мне.
Раздвинув занавески, он выглянул наружу и зажмурился, подставляя лицо теплому ветерку. Ночь пребывала еще в самой глухой поре, и особенно яркая в этих широтах Вега торжественно сверкала прямо по курсу. Ее двойник, вместе с россыпью других звезд, слабо покачивался и мазутном зеркале присмиревшего океана. Роскошная, навевающая несбыточные мечтания ночь. Дугин знал, по крайней мере, так можно было заключить из карты погоды, что циклон широкой дугой забирает к югу, чтобы вновь устремиться на север, где-нибудь вблизи Африки. Перемена курса поэтому обещала встречу, вполне вероятную, с фронтом депрессионной воронки. Часов эдак через тридцать с чем-то или чуток побольше. Перспектива малоприятная. Особенно для Дугина, который всегда предпочитал уступать непогоде дорогу. Даже ценой небольшой задержки. Неизвестно что труднее: пойти на заведомый риск или отказаться от давней привычки, превратившейся в своего рода магический ритуал, оберегающий от напастей. И, конечно, совсем никуда не годится, если одно так тесно связано с другим.
Дугин представил себе исполинскую лохматую спираль —так выглядит циклон на фотоснимке с метеорологического спутника, — нечто среднее между галактикой и часовой пружиной, разметавшей свои облачные витки над бескрайними пространствами океана и суши. Нет, что угодно, только не переть, навстречу циклону. Пусть накроет с кормы, уже на обратной дороге, когда можно свернуть, не торопясь разойтись с центром.
— Позвольте? — заглянул в каюту второй помощник, кудрявый, неизменно улыбающийся, чем-то похожий на молодого сатира.
— Прошу, Эдуард Владимирович, — Дугин обернулся, кивнул на диванчик, но сам остался стоять. — Мне бы хотелось уточнить следующее, — начал загибать пальцы, — насколько тесно мы связаны сроками. Знаю, знаю, — досадливо отмахнулся он, когда второй скорчил страдальческую физиономию. — С Генуей все понятно, а вот как остальные порты? Чем мы рискуем, если пропустим, скажем, Неаполь или Ливорно? Это первое. Далее, меня интересуют накладные, страховки и все такое прочее. Ясно, Эдуард Владимирович?
— Вполне, Константин Алексеевич, разрешите, захвачу документы? — согнав с лица озабоченность, еще лучезарнее заулыбался Эдуард Владимирович и спросил, поднимаясь: — А что случилось?
— Вот возвращайтесь с бумагами и обстоятельно доложите по каждой позиции. Тогда и будем решать, что случилось, а чего не случилось... Захватите с собой схему. Хочу знать, где что: какие контейнеры в трюмах, какие на палубе.
— Все понятно, Константин Алексеевич. Сей секунд!
«И чего он все улыбается, — раздраженно пожал плечами Дугин, — просто не понимаю. Уж больно это не по-мужски...»
Он, естественно, не видел, как молниеносно, едва затворив за собой дверь, Эдуард Владимирович изменил выражение лица. По ярко освещенному и оттого казавшемуся еще более пустынным коридору шел враз постаревший на несколько лет человек, отягченный невеселыми раздумьями и тревогой. Быть может, оттого он и улыбался на людях, что знал, как молодила его улыбка Опытный моряк, поднаторевший в хитрой механике грузовых распасовок, Эдуард Владимирович сразу понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Капитан никогда, без особой нужды, не вникал в круг проблем, которыми занимается второй помощник. При погрузке его не заботили даже такие сугубо мореходные категории, как остойчивость и парусность, потому что он вполне полагался на своего суперкарго*.(* Ответственный за груз) Взвесив все за и против, Ядуард Владимирович рассудил, что Дугин, получив, очевидное сообщение из пароходства, вынужден как можно скорее закончить рейс. По логике вещей это могло быть связано с внезапным изменением деловой конъюнктуры, или новая линия открылась, и у пароходства недостает наличных судов, то ли итальянские докеры объявили очередную забастовку. Но почему тогда только в Неаполе и Ливорно? Не в Генуе? Нет, забастовка тут ни причем Но мастер явно предпочитал выгрузку в Генуе. Эдуард Владимирович без всяких схем помнил, где у нею что лежит. Поскольку первый заход планировался именно в Геную, все адресованные в этот порт грузы были закреплены на палубе. Остальные контейнеры лежали под ними, в трюмах, в шести глубоких нишах, запечатанных массивной стальной плитой. Извлечь их можно было только в порту, разгрузив предварительно палубу и хотя на «Лермонтове» имелась грузовая стрела, перегруппировка контейнеров в море была немыслима. У мастера не могло быть на этот счет никаких сомнений. Эдуарду Владимировичу, который сохранял, несмотря на весь опыт и природную хитрость, наивность одесского вундеркинда, как всегда, не пришло на ум, что самые сложные загадки могут иметь простое объяснение.
Назад он возвращался чуть ли не бегом, озаренный дежурной улыбкой. И как ни странно, несмотря на совершенно механическую природу, улыбка эта изменила душевный настрой. Словно и впрямь случилось просветление, зависящее, как учат проповедники системы буддийского созерцания — «дзен», от выражения лица. вопреки явно тревожным признакам, Эдуард Владимирович почему-то уверился в том, что все разрешится самым наилучшим образом. С тем он и вбежал к капитану, неся бумаги в руках.
Дугин, только что пригласивший к себе стармеха, разговаривал в этот момент с радиорубкой.
— Какая служба будет давать карту погоды? — поинтересовался он, краем глаза глянув на вошедшего. — Давайте, — требовательно протянул руку к документации. — Как? «Эйч армид сюрфей прогнозис»? Снимите, пожалуйста, Василий Михайлович, и сразу ко мне... Вас понял. Когда начнут передавать, тогда и снимите.
Поднявшись в каюту, двойную и такую же просторную, как у капитана, Загораш скинул спецовку, стащил тренировочные брюки и встал под горячий душ. С минуту нежился под щекочущей лаской тугих обжигающих струек, ощущая, как вместе с водой, завивающейся воронкой у слива, смывается усталость. Закутавшись в махровую простыню, босиком прошлепал к холодильнику. Вынул оплетенную соломой бутыль терпкого, пахнущего солью земли, къянти, включил вентилятор и, прихлебывая ледяное винцо, которое рекомендовалось подогревать, подготовил все для бритья: собрал фирменный жилет с узкими, самозатачивающимися лезвиями, выдавил колбаску крема. Как-никак, а для него наступало утро, хотя поспать так и не удалось.
Закончив туалет, он протер лицо лосьоном и поспешил к капитану.
— Вот и вы, наконец, — встретил его Дугин, не скрывая неудовольствия. Но вглядевшись в гладкое, распаренное лицо стармеха, сменил гнев на милость. — Успели побриться? — коснулся ладонью своей неизменно розовой щеки. — Молодцом, Андрей Витальевич, молодцом... А у нас, знаете, такие дела, — кинул взгляд из-под колючих бровей на притихшего, но все так же улыбающегося Эдуарда Владимировича. — Серьезные можно сказать дела.
Эдуард Владимирович поежился, как бы давая понять, что лично за ним никакой вины нет.
— Знаю, — кивнул Загораш и взял предложенную сигарету.
Второй помощник, вот уже пять лет бросивший курить, предупредительно щелкнул зажигалкой.
— Откуда? — вяло поинтересовался капитан, не выказывая особого удивления. — Кто вам сказал?
— Как любит выражаться наш почтенный Иван Гордеич, — Загораш откинулся в кресле и, маскируя сладкую зевоту, потянулся. — Пароход только с виду железный. Секретов на нем нет.
— Какие уж тут секреты, — согласился Дугин. — Значит, обстановка вам в принципе известна...
— В принципе, Константин Алексеевич.
— А то, что в районе, где находится «Оймякон», в ближайшие двое суток ожидается сильный шторм, знаете?
Стармех молча повел бровью.
— Нетрудно догадаться, — поспешил ответить за него Эдуард Владимирович.
— Ну, я бы не сказал, — ворчливо пробасил Дугин. — Погода штука переменчивая, особенно в этих широтах, так что всякое может случиться. Но обстановка сложная.
— Так и я о том же! — почему-то обрадовался второй помощник. — Как говорится, одно к одному. Если уж не повезет, так не повезет.
— Типун вам на язык, — дернул щекой Дугин и повернулся к стармеху. — Так что нам скажет машина? — с несколько наигранной бодростью подмигнул он Загорашу. — Каков будет вердикт силовых установочек?
По всему было видно, что капитан чувствует себя не совсем ловко. Скорей всего раскаивается в том, что не послушал стармеха и не встал на ремонт вчера, позавчера, а то и третьего дня. Сделай он так, положение сложилось иное, безусловно более благоприятное для «Лермонтова». Особенно в свете последующих событий. Почувствовав, что в нем зашевелилась мстительная радость, Загораш внутренне устыдился. Для «Оймякона», которому был жизненно важен каждый лишний час, такая остановка могла стать роковой.
«Один к себе за рукоять, другой к себе за острие», — пришли на память слова песни.
«Какое противоборство, — подумал романтик-стармех, — какое жестокое противоборство, словно в любви или смерти».
— Чего молчите, Андрей Витальевич? — нетерпеливо опросил Дугин, машинально разминая сигарету над пепельницей. — Сможете обеспечить нормальный ход еще в течение сорока часов? — заметив, что весь табак выкрошился, смял пустую гильзу с длинным ячеистым фильтром. — Да и потом тоже сколько потребуется?
— Вы мое мнение знаете, — не отрезал, как думал вначале, а протянул, интонационно не закончив фразы, Загораш, припомнив все наставления Ларионова.
Сейчас ему давался именно тот шанс, когда коса могла найти на камень. Тогда бы он получил бесспорное право продиктовать свои условия. Дугин, конечно же, вполне это осознавал. Более того, Загорашу показалось, Что капитан с нетерпением ждет от него самого решительного приговора, которому готов теперь подчиниться, быть может, с облегчением и тайной благодарностью. Что и говорить, это был трудный момент, когда они молча смотрели друг другу в глаза. Эдуард Владимирович, инстинктивно сознавая, что ему выпала роль нежеланного или, напротив, чересчур желанного свидетеля, вжался в податливый поролон диванчика, словно рассчитывал потонуть в нем.
Все подводило стармеха к естественному итогу молчаливого поединка. От него не требовалось ничего нового, ничего такого, о чем бы он не талдычил денно и нощно всем и каждому. Остановка явилась бы естественным завершением всех предыдущих деяний, его бесспорной победой, причем такой, которая не взывает о мести. Наконец, это стопроцентно диктовалось состоянием машин, выдержавших несколько крепких штормов. Дышащие на ладан прокладки, подгоревшие кольца и металл, появившийся в отработанной смазке цилиндров, — все это было легко поправимо, но требовало времени. Восемь или, быть может, десять часов. Такой профилактический ремонт не является чем-то необычным. Более того, он даже предусмотрен графиком почти в каждом рейсе, потому что противоборствуя напору стихий — особенно в штормовой сезон, — двигатели работают с постоянной перегрузкой.
Все, таким образом, было на стороне Загораша, кроме одного. И это единственное, которое было стеснительно произнести вслух, но отчего — он знал это абсолютно — никак нельзя отмахнуться, перевесило.