К югу от линии - 35

НЕАПОЛИТАНСКИЙ РЕЙД

Прыгая по барабану брашпиля и стопору, стремительно полетела цепь. Всплеснув нечистую пену, гулко плюхнулся якорь, и ржавый ореол сыпанувшей из клюза пыли мельком обозначился на пузырях.
«Лермонтов» встал на неаполитанском рейде в воскресенье после полудня. Не горя желанием платить высокий овертайм за работы в выходной день, Дугин решил подождать до понедельника. Спешить было некуда, потому что генуэзский порт был временно закрыт. В ночь с пятницы на субботу  в  Генуэзском заливе столкнулись авианосец «Саратога» и старый танкер империи «Роял датч шелл», плавающий  по обыкновению под либерийским    флагом. Стратегический  авианосец шестого  флота  прошел мимо, даже не замедлив хода, а танкер, расколовшись на две половины, изрыгнул в море сто тысяч баррелей    нефти. Вязкий маслянистый поток все еще продолжал изливаться из проржавевших искореженных танков, загрязняя обширную акваторию. Работа порта была совершенно парализована.

Пока суда-чистильщики вели неравную борьбу с нефтяной пленкой, на рейдах скоплялись все новые и новые пароходы. Судя по всему, очистные работы первой очереди могли закончиться никак не раньше вторника.
—   Синьор капитан совершенно прав, — сказал прибывший на катере агент.  — Незачем бросать деньги на ветер... С одной стороны... — он выжидательно умолк. Этот лысеющий молодой человек с подвижным до черноты загоревшим лицом придерживался принципа не спорить с клиентом и контрдоводы приходилось вытаскивать из него клещами.
—  А с другой?  —  поинтересовался Дугин, осведомленный насчет особенности неаполитанца.
—   Вам не придется    дожидаться на рейде, — ушел от прямого ответа агент. —  Синьор Туччи договорился, что вас поставят к причалу. Строго между нами, это не будет стоить ни одной    лишней лиры.    Можете стоять сколько угодно, хоть до вторника, а в среду, бог даст, будете в Генуе.
—   Грация,  — поблагодарил Дугин,  — синьор Туччи очень любезен.
—   Мы все рады, капитан, что вам удалось добиться победы, — агент пальцами показал «V». — Грузополучатель тоже весьма доволен. Смею полагать, что за дальнейшими контрактами дело не станет. Можете считать, что вы лично завоевали линию для своего флага.
—   Не будем преувеличивать,  — запротестовал    Дугин. — Нам способствовали    некоторые   обстоятельства. Синьор Туччи тоже сыграл заметную роль, вовремя переориентировав  на  Неаполь.    Это    была    превосходная мысль.
—  Фирма уже была готова поставить ваши контейнеры на шасси... Но теперь, сами понимаете, этого не потребуется. К сожалению, должен сказать.
—  Я вас    вполне понимаю, — сочувственно    кивнул Дугин.
—  Да, синьор, да. Эти гориллы из НАТО совершенно бесцеремонны. Больше всего мне жаль генуэзские пляжи.
—   Полностью разделяю ваши чувства.
—   Но как бы там ни было, вы здесь, а не там, и поскольку капитан не может отвечать за положение в порту назначения... Опять же между нами, синьор    Туччи сделал значительно больше, чем вы думаете, — агент достал плотную пачку газет, — почитайте на досуге, что пишут о «Лермонтове» и его капитане. Великолепное паблисити... Как вы, наверное, догадываетесь, оно возникло не по мановению волшебной палочки. Синьор Туччи...
—  Жаль, что не читаю по-итальянски, — Дугин небрежно перелистал газеты, не обратив внимания на вложенную в  «Паэзе сера» вырезку  «Подвиг в океане». — Но это ничуть не уменьшает мою    горячую    благодарность... У вас все, синьор Гарди?
—  Пожалуй, что так, — итальянец с сомнением наморщил лоб. — Да, деньги! — спохватился он, доставая из портфеля конверт с коричневыми двадцатипятитысячными купюрами. — Как вы просили.
—  Примите, — кивнул капитан третьему помощнику: пока Мирошниченко пересчитывал потрепанные банкноты с  портретом  Микеланджело,    капитан раскупорил несколько банок пива.
—  Прошу, — пододвинул агенту высокий бокал. — Может, пообедаете с нами?
—   Борщ? — просиял Гарди. — Это великолепно.
—  По воскресеньям всегда борщ, — Дугин не сумел скрыть довольную улыбку. —  У вас    сегодня, кажется какой-то праздник?
—  День тела господня, — подтвердил итальянец. — Магазины закрыты, Помпеи закрыты, только на Везувий можно подняться, да и то пешком, потому что фуникулер тоже не работает... Под разгрузку, значит, завтра?
— А вы советуете сегодня? — вкрадчиво спросил Дугин, вызывая Гарди на откровенность.
—  Будь я на месте синьора... — он продолжил объяснение жестами, об истинном смысле которых капитан мог лишь догадываться.
—   Вы думаете? — Дугин сделал вид, что все понял.
—   Несомненно, — проникновенно вздохнул агент. — Сегодня большой праздник, а завтра профсоюз свободно может  объявить забастовку.   Ведь  наши докеры    вновь требуют повышения заработной платы.  Что вы станете делать тогда?
—   Ничего,  — Константин Алексеевич развел    руками. — Буду ждать. Вы же сами сказали, что капитан не отвечает за порт? — он доверительно наклонился к Гарди. — Тем более, что, как коммунист, я солидарен с борьбой трудящихся за свои права.
—  Простойные  сутки   обойдутся    вам    дороже,   чем овертайм.
—  Бог с ними, с тоннажесутками и судосутками, — махнул рукой Дугин. — Все равно мне придется идти на Геную. Так какая разница, где ждать? Свой долг перед владельцами груза мы выполнили? Выполнили... Значит, и о себе позаботиться не грех.
— О да, капитан! — поспешно сдался агент. — Незачем выбрасывать деньги на ветер.
Пока буксир тащил теплоход мимо бесконечных ковшей * (*Часть акватории, ограниченная с трех сторон.), где в подернутой нефтью недвижной воде дремали суда всех флагов, распространилась весть о том, что привезли деньги и готовится увольнение на берег. Вскоре не осталось на борту человека,    которого бы не затронула поднявшаяся   суматоха,   наполненная   радостными   предчувствиями и скрытым нетерпением. Женщины спешно переодевались в лучшие платья, механики и мотористы яростно отдирали пемзой въевшееся в поры машинное масло, а артельщик Осипенко, отгладив на брюках безупречную стрелку, помогал  прихорашиваться  красавцу боцману. Даже Иван Гордеевич    принял участие в этом суетном мельтешении. Еще не получив официального указания, начал колдовать со списками, выделяя группы и смены. Он и сам не мог дождаться, когда    ступит    на твердую землю. Как ни привыкай к зыбкой палубе, а после шестнадцати суток безумно хочется передышки, хотя бы короткой. Недаром говорят, что море прекрасно, только уж больно в нем много воды.
Надев вышитый джинсовый костюмчик с фирменной этикеткой Ли, Тоня вышла на палубу полюбоваться раскрывшейся панорамой. Воспетый в песнях город с первого взгляда разочаровывал. Вместо ярко-синего открыточного неба над ним висело тусклое, приглушающее краски марево. Двугорбый  Везувий, откуда тянуло чуть уловимой  сладостью  расцветшего  дрока, едва  проглядывал сквозь эту знойную дымку, а обращенные к морю фасады  обшарпанных старых домов выглядели    на редкость невыразительно. Не слишком улучшали общую картину и многочисленные  палаццо с колоннадой и портиками. Равно  как  и  средневековые  замки,  вроде  окруженного грязно-желтыми  башнями  Кастель-дель-Ово.  Они  совершенно терялись среди новостроек. Шахматные кварталы одноликих, белых  по  преимуществу,   корпусов   напрочь уничтожали всякое своеобразие. Только характерный абрис гор и полукружие залива указывали на географическую принадлежность. Тоне вспомнилась телекомедия «С легким паром», где герой, пребывая «под газом», спутал московские Черемушки с ленинградскими. В Неаполе ему пришлось бы не легче. Почти по всему побережью строгими бездушными шпалерами выстроились точно такие же дома с балконами и лоджиями. Лишь западную часть холма Позиллипо, где в темной хвое бесчисленных пиний утопали белоснежные виллы богачей, Тоня нашла соответствующей усвоенным представлениям (кинофильмы «Неаполь — город миллионеров» и «Вернись в Сорренто»).
Контейнерный терминал, в отличие от Генуи и Нью-Йорка, отстоял сравнительно недалеко, но «Лермонтову» все же пришлось пересечь всю до последнего предела замусоренную акваторию, прежде чем показались характерные П-образные фермы кранов. Опять это было где-то на задворках, за ржавыми стапелями заброшенной верфи и складом горюче-смазочных материалов на искусственном острове.
В ковше, куда направили контейнеровоз, у двух причалов кисли на приколе итальянские пароходы-близнецы «Лациум» и «Капулия». Их зеленые борта создавали иллюзию, что вода цветет, как в пруду. Бесчисленными медузами плавали на ней вездесущие полиэтиленовые мешочки.
Когда буксир подошел к свободному пирсу, один за другим стали появляться малолитражные «фиаты» и мотороллеры.
—  Команде аврал, — объявил старпом с верхней палубы, — занять места по швартовому расписанию.
Неаполитанские докеры, чье время, очевидно, было расписано по минутам, подоспели точно к швартовке. Одетые по случаю праздника в яркие, модного покроя костюмы, они неторопливо вылезали из машин и натягивали кожаные перчатки.
—   Шпринг, прижимные, продольные, — скомандовал капитан, удерживая теплоход левым подруливающим.
Через две минуты бело-голубые полипропиленовые гаши лежали на кнехтах, а на баке и на корме заработали шпилевые машины, выбирая канат. Судно неподвижно замерло как раз возле крана. Докеры расселись по своим малолитражкам и укатили в город.
Высокая стена, составленная из контейнеров концерна «Си лэнд», полностью отгораживала от легкого ветерка, веявшего с зеленых высот Позиллипо. Жарко дышало асфальтом и раскаленным железом. Был самый разгар сиесты, когда в южных странах замирает любая деятельность. «Лермонтов» остался с глазу на глаз с обезлюдевшим, истерзанным солнцем портом, где беспощадно блестели стекла, отгороженные пирсами ковши и слюдинки в горах песка. Даже власти не появлялись. Только одинокий старичок в черной кепке, удивший серебристо-сиреневых морских карасей на куски помидора, несколько оживлял этот неподвижный ландшафт.
С моря, где на базе НАТО вырисовывались серые ножи подлодок, доносились бравурные аккорды, а со стороны проходной, закрытой лабиринтом пакгаузов и контейнеров, гудели машины и наползала удушливая струя подгоревшего оливкового масла.
—  Не везет, — как ни в чем не бывало произнес Загораш, останавливаясь у Тони за спиной. — Терпеть не могу приходить в праздник.
—  А я люблю, когда людям весело, — вздрогнув, сказала она наперекор.
—  Не  вижу что-то особенного веселья. Впрочем, ночью, наверное, будет фейерверк, карнавал...  Не рано ли вырядились, синьорита?
—  Ничего не вырядилась, — повела плечом Тоня. — Просто в город иду.
—  Сегодня увольнения не будет. Завтра в  кинишко заглянем. Хочешь?
—  Не знаю, — через силу промолвила она упавшим голосом. — Ничего я не знаю, — и побрела к трапу.

• Назад
• Вперед