Море на вкус солёное ...2 - 5
- Опубликовано: 18.03.2011, 15:08
- Просмотров: 64501
Содержание материала
БОЛЬШОЕ МОРЕ ТОКАРЯ МОРОЗОВА
Кто не видел, как мальчишки бросают в море камни. А море молчит. Оно знает: вместе с камнями оставят мальчишки в нем свои сердца. И потом, став взрослыми, они не найдут на берегу места, пока каждый из них, рано или поздно, не уйдет в море — искать свое сердце...
Еще вчера наш теплоход шел Средиземным морем и прохладный ветерок весело гулял по каютам. А сегодня, пройдя Суэцкий канал, теплоход идет Красным морем, с трудом преодолевая вязкую, словно песок пустыни, жару.
Мы идем на Восток — Сингапур, Кампучия, Вьетнам, В трюмах у нас станки одесских заводов, на палубе тракторы и автомашины. В стеклах кабин плавится солнце.
На карте Красное море похоже на длинную тощую селедку; здесь постоянно хочется пить.
Море проснулось, накормило чаек и с беспокойством смотрит на небо. Ноябрь, а зной уже с утра изводит людей. Тяжело дышат даже двигатели. Им, как и людям, не хватает прохлады.
У разобранного балластного насоса в машинном отделении — четвертый механик Истомин и токарь Морозов. Течет сальник, насос не создает давления.
— Надо было меня сразу позвать, — говорит Морозов. — Тогда не пришлось бы насос разбирать...
Морозов в замасленных шортах и в кепке. Струйки пота осторожно выползают на его лоб и капля за каплей, как растаявшие в мартовский день сосульки, падают на горячие плиты машинного отделения. Морозов думает, и руки его, большие, темные от солярки, тоже думают: то так прикинут сальник, то этак. Потом, решившись, он идет к станку. Зажатый в патрон сальник визжит, разбрасывая колючую стружку, и вскоре ложится на верстак.
— Будет работать.
— Вы уверены?
Морозов, не отвечая, возвращается к насосу и принимается за сборку. Истомин светит переноской, суетливо подает инструмент.
Истомин, молод, механиком он делает всего второй рейс. Пока у него есть только диплом и болезненное самолюбие. Однажды на дельное замечание Морозова Истомин вспылил: «Я — инженер!».
— А я — рабочий, — спокойно ответил Морозов. — И это не менее важно. А клапан все же притирается так!
И, взяв из неумелых рук Истомина клапан, с которым механик промучился всю вахту, притер, собрал и примирительно улыбнулся:
— Курнем?
...К морю людей ведут разные дороги. Для Виктора Михайловича Морозова дорога к нему прошла через войну. Родился и вырос он в Одессе, на Большом Фонтане. Когда началась война, ему было пятнадцать лет. Отец ушел на фронт, а мать... мать погибла, помогая тушить загоревшийся от зажигательной бомбы дом. Осиротевшего паренька приютили бойцы зенитной батареи стоявшей на Большом Фонтане. Виктор помогал сначала повару: чистил картошку, носил для котла воду, таскал с соседних, оставшихся без хозяев, огородов огурцы и помидоры. При батарее была небольшая токарная мастерская. Она ремонтировала не только орудия зенитчиков, но и дальнобойные орудия береговой обороны. Токарю-старику приглянулся смышленый паренек, и он взял его к себе в ученики. Под свист бомб и яростные залпы зенитной батареи постигал Витя Морозов азы токарной науки. Когда советские войска оставили Одессу, молодой токарь, одетый в пропыленную солдатскую гимнастерку и кирзовые сапоги, покинул вместе с ними родной город. В Севастополе он ремонтировал разбитые фашистскими снарядами орудия, неделями не поднимаясь на поверхность из подземных мастерских. Потом был Новороссийск, ранение при бомбежке, госпиталь, а после госпиталя — Туапсе. Там, в портовых мастерских, Виктор Морозов ремонтировал покалеченные фашистами суда, восстанавливал двигатели торпедных катеров, а в редкие минуты отдыха сидел на каменистом берегу и смотрел на манившее с детства море...
Сорок пятый год принес людям много желанных встреч, но не сразу встретился с морем токарь Морозов В первые послевоенные годы в Черноморском пароходстве судов было мало, а желающих плавать — много Виктор-пошел на завод. Море было рядом. Его неумолчный шум слышался постоянно в цехе.
В 1949 году он снова попытал счастья — пришел в отдел кадров пароходства. Его взяли токарем на пассажирский теплоход «Украина». Но, сделав несколько рейсов на пассажирском судне, он попросился на сухогруз Когда он пришел к нам, я спросил, почему не понравилось плавать ему на пассажирском корабле. Виктор Михайлович ответил:
— Линия постоянная. Порты одни и те же. А я слишком долго ждал встречи с большим морем...
У нас на судне Виктор Михайлович сразу стал своим, нужным всем человеком. Может быть, потому, что жадными были к работе его руки.
Первое, чем он заявил о себе, был хозяйский подход к экономии материала. У другого токаря на маленькую деталь уходит большая, увесистая болванка. А Виктор Михайлович израсходует ровно столько, сколько нужно. «Это у меня с войны осталось, — словно в оправдание говорил он. — Где нам было брать в те годы нержавейку, бронзу, хороший чугун. Вот и старались на всем экономить...» Потом он организовал регулярную сдачу в советских портах цветной стружки и металлолома. Раньше, чего греха таить, соберется за рейс у токаря всяких отходов, даст он заявку на машину, а машина не придет. Чего ее ждать? Ведь с моря токарь пришел, с дальнего рейса. Ну и... бултыхнет бочку со стружкой за борт — и дело с концом. Списали мы одного токаря за это. А другой — не лучше. «Не буду, — говорит, — я весь день машину эту ждать. У меня жена в каюте сидит!» А Виктор Михайлович сделал иначе. Не пришла машина по заявке, он сразу в комитет народного контроля позвонил. Сказал, сколько у него на борту бронзовой стружки лежит, сообщил, сколько машину ждет... Теперь не успеют матросы швартовы на кнехты завести, как у нашего трапа уже грузовая машина стоит. «Где там ваш Морозов? — кричит водитель. — Пусть майнает свой цветной металл!»
Внес Виктор Михайлович и еще одно ценное предложение: укрупненную ремонтную бригаду предложил организовать. Раньше каждый механик сам занимался ремонтом своего хозяйства. Четвертый — насосами, третий — дизель-генераторами, второй — главным двигателем. С помощью мотористов, конечно. На каждой вахте по два моториста. Вот и предложил Морозов: с вахт по одному мотористу спять и организовать из них ремонтную бригаду. А вахтенным механикам и мотористам следить только за работой механизмов. Ремонт же — бригаде.
Механики словно ожили. Ведь раньше как было. Только сменится с вахты третий механик, например, звонят ему из машинного отделения: «Спуститесь вниз, на дизель-генераторе давление масла упало!». Море есть море. Бежит механик вниз, забывая и про обед, и про отдых. А если поломка серьезная, работает до следующей вахты...
А с новой организацией не нужно механикам после вахты в машинное отделение бегать. Бригада все сделает, особенно если в бригаде токарь такой!
Пришел как-то к нам на судно моторист Гаев. Веселый, работящий парень. ПТУ закончил, в военном флоте, на Севере, отслужил. И на всю жизнь, по его выражению, в моря подался. Попросился Гаев в бригаду. «Вахты, — сказал он, — мне на «военке» надоели». Пошли мы ему навстречу. В рейсе работал он неплохо, а пришли в советский порт, исчез. Бригаде на главном двигателе нужно было три поршня поднять, кольца поломанные сменить. А двигатель у нас — поршень со штоком две с половиной тонны весит! Работа заводская, каждый человек дорог, а Гаева нет. Уже и двигатель собрали, и грузовые операции закончили. Нет Гаева. Капитан разозлился: «Не буду ждать». И старпому: «Отдавайте концы!»
Уже за Босфором получили от Гаева радиограмму: «Виновата любовь, целую все три поршня, привет Морозову. Гаев».
Радиограмма возмутила всех. На профсоюзном собрании помполит предложил: уволить из пароходства прогульщика. Проголосовали. Весь экипаж — за, только один член экипажа против. Токарь Морозов.
Встал Виктор Михайлович, облизнул пересохшие губы.
— Уволить легче всего. А что потом будет с Гаевьш? Наказать, конечно, надо. Но не так жестоко. Если человек, прослужив на Северном флоте, решил в торговый прийти, значит, море для него много значит. И неужели мы, рабочий коллектив, не перевоспитаем Гаева? Да нам же будет стыдно людям в глаза смотреть!
Гаев пришел на судно в Одессе. А судили его в рейсе. Не судом, профсоюзным собранием. Постановили: моториста Гаева перевести на полгода в уборщики.
После собрания Гаев подошел к Морозову!
— Вы меня отстаивали?
— Я.
— Выучите на токаря. После работы в токарку приходить буду.
— Зачем тебе?
— Хочу вторую специальность для моря иметь... О многом я передумал... Верьте, не верьте, но после этого собрания я как на свет народился!
За полгода, что Гаев плавал уборщиком, овладел он основами токарной профессии. А потом, под нажимом Виктора Михайловича, поступил на заочное отделение Одесского мореходного училища.
— Ну, Виктор Михайлович, — сказал Морозову после этого капитан, — вам не токарем, педагогом работать!
— А мы все должны быть понемножку педагогами, — ответил Морозов, — ведь и нас когда-то уму-разуму учили.
А совсем недавно произошел такой случай. Грузились мы в КНДР. И вдруг неожиданно сломался у корейских портовиков транспортер. Тихо стало на судне, развеялась над трюмами пыль. Вскоре пришел к капитану кореец-стивидор, просит помочь с ремонтом. Без токарных работ не обойтись. Виктор Михайлович и Гаев поднялись на эстакаду, захватив с собой инструмент. Стемнело, стал моросить дождь, а их все нет. Наконец пришли — и сразу в токарку. Почти до утра попеременно точили сломанную ось. А выточив, снова поднялись на эстакаду и не ушли, пока корейцы не пустили транспортер...
В море дни катятся, как волны. Вроде недавно мы еще шли в Средиземном море, вчера — в Красном, а сегодня — океан. Скрылись за горизонтом берега, не видно за кормой чаек. Даже облака и те остались где-то там, поближе к земле. Куда ни посмотришь —небо и вода, вода и небо. И так — день за днем... Но скучать в море некогда. Вышел Виктор Михайлович, в своих неизменных тропических шортах и кепке, покурить на палубу. Его окликает боцман:
— Михалыч, идея есть!
Боцман достает из кармана замусоленный листок бумаги и показывает токарю.
— Замучились мы с обивкой панелей. Переборки покрасили, а панели неровные выходят. Сам знаешь, молодых пока научишь, всю краску изведут. Вот если б машинку.
На бумаге чертеж. Неумелый, но мысль есть. Виктор Михайлович смотрит на боцмана и смеется: «А помнишь?» Смеется и боцман: «Помню, помню!»
Хороший хозяин боцман. Всего у него вдоволь. Не подшкиперская, а филиал отдела снабжения. Идет по порту, все что под ноги попадет, поднимет. У боцмана на этот счет своя философия: в море сгодится! Но что, бывало, ни попросят мотористы, один ответ: «Не дам».
Попросил однажды Виктор Михайлович у него кисти. Мастерскую покрасить. Отказал.
— Свои надо иметь.
— Мы же общее дело делаем! — возмутился Морозов.
Но боцмана ничем не пронять. Пришлось Виктору Михайловичу искать в своей кладовке старые, отмачивать в керосине и красить ими мастерскую.
Прошла неделя, и поломался у боцмана пистолет для покраски: испортился регулировочный клапан. Стояли мы
тогда на рейде в Гаване, в ожидании выгрузки. Пока не велись грузовые операции, боцман хотел покрасить мачты. А тут — пистолет... Делать нечего, прибежал боцман в токарку:
— Михалыч, выручай. Тебе ж это как раку клешню оторвать!
Нет, не нагрубил Морозов боцману, не сказал, как другие говорят в таких случаях: «Некогда!» Стал к станку, и не один, десять клапанов наточил.
— На!
— Зачем мне столько? — удивился боцман.
— Про запас. — И посмотрел с усмешкой.
— Ладно, Михалыч, извини старого... — только и сказал боцман.
А после рабочего дня позвал Виктора Михайловича на бак и снял замок с подшкиперской, где хранил свои богатства.
— Пользуйся. Все пользуйтесь!
И швырнул замок в море. Вот и вспомнил сейчас об этом Виктор Михайлович.
Идею боцмана, а вернее рационализаторское предложение о создании машинки для обивки панелей, Морозов вынес на судовой технико-экономический совет. Члены совета, второй механик Полянов, моторист Галущенко и сам Виктор Михайлович за несколько дней изготовили машинку и опробовали в работе. Пришел посмотреть на испытания капитан. Результат превзошел все ожидания. Если раньше на обивку боцман ставил трех матросов и расходовали они почти бидон краски, то, используя теперь машинку, боцману достаточно было поставить на эту работу одного матроса, который обходился половиной бидона.
— Ну, товарищи, — обрадовался капитан, — за вашу машинку в пароходстве ухватятся. Быстрота — раз, экономия краски — два... А по всему флоту если взять? Представляете, какой экономический эффект получится!
Вечером боцман постучал к Морозову:
— Михалыч, еще задумка есть.
И боцман снова разложил перед Виктором Михайловичем замусоленный клочок бумаги.
— Понимаешь, — стал объяснять токарю старый моряк. — Давно я про механическую подвеску думаю. Ведь когда мы красим с подвесок борт, сам знаешь, и сколько людей на эту работу ставить надо, и как деревянные подвески ненадежны. Зазевается молодой матрос — и в воду... А вот если закрытую подвеску сделать, как люльку. И чтобы она вдоль борта на специальной балке ходила.
— Да... — взъерошил волосы Виктор Михайлович, разглядывая боцманскую бумажку. — Хорошую вещь ты замыслил.
Над проблемой «боцманской люльки», как прозвал механическую подвеску второй механик Полянов, Виктор Михайлович мучился долго. Детали точил после рабочего дня с помощью Гаева, которого тоже захватила боцманская идея. Но зато когда изготовили, испытали ее, на судне был настоящий праздник!..
В Малаккском проливе прошел мимо нас американский авианосец. На его длинной палубе как большие зловещие мухи поблескивали крыльями самолеты.
— Старый знакомый, — глядя на авианосец, сказал мне Виктор Михайлович. — Встречались мы с ним в семидесятых у берегов Вьетнама...
Да, много повидал за годы плавания авианосцев, «фантомов» и прочей американской техники Виктор Михайлович Морозов.
Как-то он рассказывал мне, как в первом своем дальнем рейсе, в 1950 году, у берегов Кореи темной штормовой ночью пытался остановить их американский военный корабль. Пароход, на котором плавал Виктор Михайлович, был стар, с изношенными за войну котлами, работающими на угле. Он еле выгребал против сильной волны. Но когда луч американского прожектора уперся в борт парохода и капитану было приказано остановиться, в переговорной трубе, ведущей в машинное отделение, раздался твердый капитанский голос: «В машине, полный вперед! Полный вперед, говорю!»
Кочегары бросились к топкам. Им начали помогать машинисты. И конечно, прибежал к котлам молодой токарь. Вскоре пламя в топках бушевало так, что рядом было страшно стоять!
С рассветом Виктор вышел из кочегарки. За кормой стелился пенный след. Море было пустынным, но в небо один за другим шли американские транспортные самолеты. Они доставляли в Сеул оружие и войска. Глядя на них, Виктор представил пылающие корейские деревушки, женщин с заспанными детишками на руках и подумал, что совсем рядом, в соседней Японии, еще не остыли камни Хиросимы и Нагасаки...
А потом была Куба. И был Вьетнам. Как и многие советские моряки, Виктор Михайлович Морозов был свидетелем этих событий. Сколько раз над мачтами его судна с угрожающим ревом проносились военные самолеты, сколько раз пытались остановить их американские военные корабли. Но ни одно наше судно не повернуло назад!
А сколько раз попадал Виктор Михайлович в портах Вьетнама под бомбежки...
Хайфон, Хон-Гай, Кам-Фа. В этих вьетнамских портах, выгружая продовольствие и медикаменты, Виктор Михайлович, вместе с товарищами, помогал вьетнамцам тушить пожары, перевязывал раненых, успокаивал плачущих детей. И сколько раз видели они, советские моряки, как вьетнамские женщины, с ненавистью глядя в небо, посылали проклятия воздушным пиратам!
Виктор Михайлович помнит затихший Хайфонский порт. Было это в мае 1972 года. По приказу американского президента Джонсона подходы к порту были заминированы. Американцы предъявили всем судам, пришедшим в Хайфон, ультиматум: в течение трех дней покинуть порт. Но ни одно судно не снялось с якоря. Порт затих, но жизнь в порту заминировать было нельзя! Моряки с судов социалистических стран, поляки, югославы, немцы и, конечно, наши, помогали вьетнамцам расчищать развалины, отстраивать школы, ремонтировали в порту автопогрузчики и грузовики. А сколько было встреч на фабриках, в больницах, в деревнях! «Мы победим!» Этим боевым лозунгом вьетнамских друзей заканчивалась каждая такая встреча. И Вьетнам победил!
В 1973 году Виктору Михайловичу довелось пройти Панамским каналом. Он увидел проволочные заграждения, отделяющие «зону канала», как ее называли американцы, от земли коренных жителей страны. Он видел стволы автоматов, направленные на панамских юношей, приветствовавших из-за колючей проволоки советское судно. И там же он видел «зеленые береты», проводившие в «зоне канала» свои учения.
А потом он был в Перу, когда в Чили произошел фашистский переворот. Он видел по телевизору, как чилийские фашисты с благословения тех же США бомбили президентский дворец. Он видел убитого Альенде. И еще видел, как солдаты Пиночета, ворвавшись на стоявший в чилийском порту Вальпараисо советский рыболовный траулер, сгоняли прикладами на берег наших рыбаков. Позже, по требованию Советского правительства, рыбаки были освобождены и благополучно возвратились на Родину...
На общем профсоюзном собрании экипажа подводились итоги соревнования между палубной и машинной командами. Выступил капитан:
— Говорят, на американских заводах есть должность «думающий инженер». Рабочие работают, а «думающий инженер» соображает, как упростить или улучшить тот или иной процесс. У нас нет таких должностей, но у нас думают вес. И инженеры, и рабочие...
— Морозов!
Виктор Михайлович не сразу сообразил, что председатель собрания назвал его фамилию. Он встал под аплодисменты экипажа.
— Приказом министра морского флота вы награждены знаком «Почетный работник морского флота СССР».
Собрание заканчивается. Фиолетовые сумерки плотно укрыли океан, и кажется, судно не идет, а стоит на месте.
Виктор Михайлович стоит у борта. После собрания он признался мне: «У меня такое ощущение, будто я на виду всего мира. Все смотрят на меня, простого советского рабочего. А это значит, что работать я должен еще лучше...»
К Виктору Михайловичу подходит Гаев и крепко жмет руку. Поздравляет его и боцман. Постепенно токаря окружают все свободные от вахты. Он стоит взволнованный и смущенно улыбается товарищам.
Вечер. В столовой уютно стрекочет киноаппарат. На экране старый французский фильм «Сильные мира сего».
— Михалыч, — толкает Морозова в бок боцман. — Вот скажи, у них деньги, власть, а грызутся, как собаки. А что они могут? Ничего. Вот мы можем все. Так кто — сильные мира сего?
Виктор Михайлович молчит. Он думает о завтрашнем дне, как лучше распланировать работу бригады...
Потух экран. Моряки выходят на палубу. Над морем — звезды. Ветер, набегавшись за день, давно спит, примостившись под чехлами шлюпок, только изредка пузырит их, словно переворачивается во сне на другой бок. Расходятся по каютам моряки. Завтра — снова рабочий день.