Море на вкус солёное ...2 - 4

ВСТРЕЧА С МЕКСИКОЙ

Расходившийся под ветром Мексиканский залив слепил волнами и безжалостно трепал грязный танкерок, который то исчезал, то неожиданно взлетал за нашей кормой. Танкерок торопился к нефтяным вышкам, черневшим на горизонте. В той же стороне, как флаги, пылали факелы газа.
Берег еще не был виден, но на волнах колыхалась трава. Ее становилось все больше и больше, и вскоре мы плясали в огромном зеленом венке.
В штурманской я посмотрел на карту: мыс Сап-Хуан, мыс Альварадо, лагуна Терминос. Берега Мексики были в испанских названиях, но среди них, словно из глубины веков, проступало индейское слово, похожее на заклинание: Коацакоалькос.
Так назывался порт, где ждал нас груз.
Он открылся белыми плоскими зданиями, пальмами, растущими у самой воды, толкотней привязанных у мола лодок и ватагой рыбаков, растягивающих на песке рваную сеть. Вдруг рыбаки остановились, увидев наш флаг:
— Вива руссо!
И пока старый, замызганный буксир, расталкивая траву, тянул нас к причалу, мы слышали с проходивших мимо моторок и барж такой же восторженный крик.
Ночью меня разбудил стучавший в иллюминаторы дождь. Я оделся, вышел к трапу и стал смотреть на мокрый сонный город. Странно было сознавать, что стоит спуститься вниз, на деревянный причал, и это будут уже не просто скользкие доски, между которыми поблескивает черная вода, а Мексика...
С этой страной у меня было связано давнее-давнее воспоминание.
Читать я научился рано и, познакомившись с «Морскими историями» Бориса Житкова, решил бежать из дому и стать моряком. По моим расчетам, для этого нужно было совсем немного: дойти до Арбузной гавани, пробраться на один из херсонских дубков, а там...
У ворот гавани меня остановил милиционер. Не успел я опомниться, как оказался в отделении милиции, в компании еще нескольких мальчишек, размазывавших по щекам грязные слезы.
Год был 1936, Одесса жила событиями в Испании, и милиционерам хватало работы по вылавливанию у ворот порта малолетних волонтеров, собиравшихся ехать воевать с генералом Франко.
—  Так мне ж не в Испанию! — взмолился я.
—  А куда?  — строго спросил лейтенант, начальник детской комнаты. — Может быть, в Мексику, за сомбреро?
Мальчишки разинули рты:
—   А где это?
Лейтенант повернулся к висевшей за его спиной карте мира и повел по ней пальцем.
—  Далеко-о...
—  Почему далеко? — уже весело спросил лейтенант и посмотрел поверх наших голов на висевший напротив письменного  стола   портрет  Ленина. — Что говорил молодежи Владимир Ильич?   Учиться, учиться и учиться! Закончите школу,  поступите  в  мореходное    училище  и увидите не только Испанию и Мексику — весь мир!
Дома я, конечно, получил взбучку от матери, искавшей меня по всему городу. Но когда ее гнев утих и я снова смог выходить на улицу, первым делом я отправился в читальный зал Дворца пионеров и попросил книги о Мексике. Меня поразили природные контрасты этой страны: джунгли и заснеженные горы, пустыни, где росли гигантские кактусы, и полноводные реки, стремительно мчавшиеся в Мексиканский залив. А индейцы, ацтеки и майя! Величие их храмов и пирамид!
Много лет спустя я познакомился с творчеством таких выдающихся мексиканских художников, как Давид Альфаро Сикейрос, Диего Ривера, Хосе Клименте Ороско. Мне посчастливилось быть на выставке мексиканского искусства в Токио. В залах национального музея Японии я увидел ритуальные маски майя, древнюю скульптуру ацтеков, вышитые серебром живописные панно других индейских племен. Здесь же были работы Сикейроса, Риверы, Ороско. Неистовые, яростные краски этих мастеров рассказывали о мексиканской революции, о забастовочной борьбе рабочих, о тяжелой доле мексиканских крестьян. Я долго не мог оторваться от этих работ, пораженный их дерзновенной силой. Только великий народ мог породить таких творцов! Но каким многострадальным был путь этого народа в его многовековой борьбе за свободу, за свое достоинство...
Моя мечта сбылась, я стал моряком. За годы плаваний , я много раз бывал на Кубе, на островах Карибского моря, в американских портах Хьюстон и Галвестон, расположенных  недалеко от мексиканской пограничной реки Рио-Гранде, но попасть в Мексику мне    не удавалось. И вот сейчас, темной и дождливой ночью, я стоял на пороге этой страны.
Светало. Дождь еще шел, разогнав в гавани траву и дырявя мутную воду. На мокрых крышах складов, нахохлившись, сидели чайки.
Поеживаясь от сырости, ко мне подошел вахтенный матрос.
—  Пропало увольнение, — пожаловался он.
—  Ничего, раскроем зонты и пойдем в город! Матрос чиркнул спичкой,  закурил.  От огонька сигареты уютней стало на пустынной в этот час палубе.
Фамилия матроса была Тарелкин. В прошлом очаковский рыбак, исходивший на колхозном сейнере все Черное море, он решил уйти на грузовом судне в океан, чтобы, по его словам, было о чем рассказывать детям. Тарелкин много читал, интересовался историей, географией, астрономией, и мы часто беседовали с ним на разные темы.
Поглядев в сторону берега, Тарелкин сказал:
—  Хотелось бы побольше узнать о Мексике. Интересная страна. Из всех латиноамериканских стран ее первую завоевали испанцы...
Коротая время до подъема флага, я начал рассказывать о конкистадорах, об их предводителе Фернандо Кортесе и о многом другом, что знал из истории этой страны. Рассказывая, я словно перенесся на много веков назад и ясно представил тот роковой для индейцев день 1519 года, когда недалеко от нынешнего мексиканского порта Веракрус высадился Кортес. Ступив на незнакомый берег, он приказал сжечь корабли, чтобы не оставить у своих спутников надежды на скорое возвращение домой. У Кортеса было всего шестьсот человек, вооруженных огнестрельным оружием. Но индейцы имели лишь дубинки и стрелы и никогда не видели закованных в железные латы лошадей. А гром огнестрельного оружия приводил их в ужас.
Войны, войны... Война за независимость. Интервенция Соединенных Штатов, отнявших у Мексики Техас и подчинивших американским нефтяным компаниям открытые в Мексике нефтяные районы. Буржуазно-демократи-ческая революция 1910—1917 годов...
Рассвело. Дождь перестал. В порту начали открываться ворота складов. Стены их были расписаны огромными буквами — названиями различных компаний, которым принадлежали склады. Судя по названиям, большинство складов принадлежало знаменитой американской «Юнайтед фрут» и не менее знаменитой «Анаконде».
Задвигались портальные краны, и к стоящему у нас по корме итальянскому пароходу, приписанному к Неаполю, начали подъезжать груженные кукурузой машины.
Тарелкин, сдавив в пальцах окурок, смотрел на берег и молчал.
Подошел вахтенный штурман. Показывая на забитый мешками склад, откуда горько пахло кофе, сказал:
— Богатейшая страна! Я читал в лоции, что только из этого небольшого порта экспортируются бананы, кожи, кофе, нефть. Видели у берегов вышки? Из-за этой нефти американцы всячески стараются приласкать сейчас Мексику...

—  Вышки,  вышки,   —   с  неожиданной  злостью  сказал Тарелкин. — Смотрите!
По причалу шел босой человек. Озираясь по сторонам, он нагибался и, поднимая что-то с земли, быстро прятал в карман. Из-за угла показались двое вооруженных охранников. Увидев их, человек повернул назад, но охранники, подбежав к нему, заставили вывернуть карманы. Все это произошло возле нашего трапа, в карманах задержанного была кукуруза. Та самая кукуруза, что просыпалась на землю с подъезжавших к итальянскому пароходу грузовых машин. Человек начал что-то объяснять охранникам, и я услышал знакомое по Кубе испанское слова «пиньос» — дети. Босоногий человек несколько раз повторил это слово и показал куда-то в сторону городского предместья. Но охранники скрутили ему руки и повели за собой.
—  Да-а... — протянул штурман и вытер платком вспотевший лоб. — В этой загранице не соскучишься.
—  Пойду будить смену, — хмуро сказал Тарелкин и побрел в сторону кормы.
После завтрака, получив у первого помощника выданные полицией пропуска, мы отправились в город. Он начинался сразу за проходной неширокой улицей, обсаженной пальмами, на которых, как на афишных столбах, пестрели объявления. Не успели мы пройти проходную, охраняемую вооруженными полицейскими, как были атакованы оравой оборванных мальчуганов — чистильщиков обуви. Стуча щетками, они кричали:
—  Уно песо, синьоры, уно песо!
Мальчишки так просительно заглядывали в глаза, так яростно стучали щетками, что пришлось остановиться. Дело свое мальчишки выполняли виртуозно, и через несколько минут на туфли наши было больно смотреть. Получив по честно заработанному песо, маленькие чистильщики с криками: «Мучо грациа, мучо грациа!» побежали назад к воротам порта.
Вдоль улицы тянулись лавчонки с обязательными для портового района сувенирами: ожерельями из морских ракушек, раскрашенными плетеными сумками, деревянными индейскими идолами и — сомбреро! Огромными, вышитыми бисером, черными и белыми сомбреро!
Мы вошли в одну лавку. Хозяйка, немолодая уже мексиканка, вся в черном, с поблескивавшим на груди крестиком, спросила, кто мы. Узнав, что перед ней советские моряки, она всплеснула руками и быстро-быстро заговорила. Как благодарен я был в этот момент Кубе за ее гостеприимство и за долгие беседы с ее милыми, добрыми людьми, благодаря которым мы научились понимать испанский язык. Мексиканка говорила о боли, переполнявшей ее материнское сердце. Сына ее забрали в солдаты. Мексика — мирная страна, но женщина помнила рассказы своего деда о вторжении в 1914 году на эти берега американской морской пехоты. «Они сейчас снова на грани безумия, — говорила женщина, — и только вы, русские, способны их удержать».
Выбрав для нас самые красивые сомбреро, женщина просила передать поклон от мексиканской женщины нашим матерям.
Коацакоалькос — небольшой город с ровными улицами, к конце которых синеет море. Он расположен на мысу и словно упирается в старинную испанскую крепость. Рядом с крепостью маяк. Самое оживленное место в городе — базар. Здесь мы увидели индейцев-крестьян. Под истошные вопли продающихся на каждом шагу попугаев нам предлагали плоды манго и папайи. На низеньких скамеечках сидели похожие на колдуний старухи. В лукошках у них были всевозможные травы, засушенные листья, древесная кора. Надписи по-испански и по-английски, выставленные возле этого товара, говорили, что из него можно приготовить лекарства от несчастной любви, дурного глаза и много других, помогающих в житейских невзгодах средств. По базару сновали чумазые мальчишки, предлагая поднести покупки. Иногда мальчишки останавливались возле пекарни, где румяная от жара толстуха пекла кукурузные лепешки. Когда мальчишки долго не отходили, толстуха не выдерживала и совала им по лепешке.
За базаром высилась красивая церковь. На ее мраморных ступенях горько плакала женщина. Рядом стояли трое угрюмых детей. Люди подходили к женщине и старались ее успокоить. Некоторые протягивали детям сладости. Мы, конечно, не узнали бы, почему плакала эта женщина, но неожиданно нас окликнул какой-то старик. Сначала он попросил сигарету, потом признался, что идет за нами от самого порта, никак не решаясь подойти. Старик оказался испанским эмигрантом, попавшим в Мексику в 1939 году, после прихода к власти Франко. Старик не забыл русские слова, запомнившиеся ему еще под Мадридом, где он воевал вместе с нашими добровольцами. Он знал генерала Лукача, слушал выступления Долорес Ибаррури, встречался в окопах с Михаилом Кольцовым, Ильей Оренбургом, Романом Карменом.
Старик повел нас в сквер, расположенный рядом с церковью. Усадив на скамью, путая испанские и русские слова, он продолжал рассказывать о своей боевой молодости, и глаза его взволнованно блестели. Захваченный его рассказом, я вдруг подумал, что случай помог нам встретиться с живой историей нашего, воистину великого, советского интернационализма. Старик назвал только знаменитые имена. А сколько неизвестных нам героев в далеком 1936 году пришли на помощь Испанской республике. А сколько испанских детей получили приют в нашей стране!
Мне посчастливилось плавать на пассажирском теплоходе «Львов», которым командовал капитан-испанец Мантилья. Это было сразу после Великой Отечественной войны. С какой жадностью мы, молодые матросы и мотористы, слушали по вечерам старого капитана. Это он на небольшом теплоходпке «Сиудад де Сарагона» приходил в Одессу с испанскими детьми. Это он, с потушенными огнями, пробирался в Средиземном море мимо ощетинившихся орудиями фашистских крейсеров, топивших без предупреждения любое испанское судно, осмелившееся держать курс к берегам Советского Союза.
Капитан Мантилья... Недавно ушедший на пенсию, бывший капитан пассажирского теплохода «Колхида» Эрнандес. Скромные, незаметные герои великой битвы с фашизмом. О них не сложены песни, не написаны книги. Но как дороги морякам Черноморья их имена...
Я спросил старика, почему плачет у церкви женщина. Он  закурил,  нервно  затянулся и начал рассказывать о трагической участи многих и многих мексиканцев. Страдая от безработицы, люди нелегально переходят границу Соединенных Штатов, надеясь найти там работу. Помогают им переходить  границу контрабандисты,    которые берут за это с человека по 500 долларов. Те, кому удается перейти на ту сторону,  устраиваются     в американских городах мусорщиками, посудомойками, мойщиками окон. Живут эти люди без документов, в постоянном    страхе, что их вышлют на родину. Многих мексиканцев американская пограничная охрана вылавливает сразу, на границе, и, подержав в тюрьме, отправляет назад, в Мексику. Мужу этой женщины не удалось перейти границу, а они продали все свои пожитки, чтобы уплатить человеку, обещавшему переправить его на ту сторону...
Мы пригласили старика на судно. Он обещал прийти, но ночью снова начался дождь, перешедший в долгий тропический ливень.
Когда наступало мутное утро, под навесами складов собирались грузчики. Присев на корточки и надвинув на лоб свои видавшие виды сомбреро, они хмуро смотрели на закрытые трюмы пароходов, по которым барабанил дождь. Грузчикам нужна была ясная погода, дождь лишал их заработка.

В кают-компании работал телевизор. Мехико транслировало родео, корриды и захватывающие футбольные матчи. Когда камера показывала первые ряды трибун, мы видели упитанных мужчин и ярко одетых женщин. А мимо нашего судна, спасаясь от разрушительного многодневного дождя, проплывали на плотах бедняки. Дырявый брезент прикрывал их жалкий скарб.
В эти тоскливые дни мы подружились с портовым сторожем Мигелем. Он обходил по вечерам причалы и обязательно поднимался к нам на борт выкурить дешевую сигару. Мы угощали его «Беломором», но старый мексиканец никак не мог привыкнуть к папиросам и прятал их в карман.
—  Пусть лежат, на память о вас.
Мигель, в прошлом матрос, много лет провел в море, собирая на женитьбу. Но пока он скитался по свету, невеста, устав ждать, вышла замуж за другого. Мигель так и не женился и коротал свой век в домишке, который выстроил сам на глухой окраине Коацакоалькоса.
—   Мой дом не покажут  на  экране     телевизора,  — смеялся Мигель, — а то, чего доброго, у людей вообще пропадет охота смотреть в этот ящик.
От Мигеля мы услышали горькую поговорку: «Бедная Мексика, ты так далека от бога и так близка к Соединенным Штатам».
—  Вы  пришли  к   нам  зимой, — говорил   портовый сторож, — а посмотрели бы, что делается у нас летом. Город полон  американских туристов. Но это  не просто туристы.   Они фотографируют побережье, нефтяные вышки, они расхаживают по порту, что-то прикидывая и зарисовывая в свои блокноты. У них, конечно, на все это есть разрешение властей, но я лично не доверял бы этим янки. Я хоть и матрос, но хорошо помню, что они вытворяли в Корее, потом  во Вьетнаме и сейчас, совсем рядом, в  Сальвадоре...  Им   нужна  нефть.  Наша,   мексиканская нефть. Они предлагают нам свою сельскохозяйственную продукцию, свои автомобили, любые промышленные товары. А мы должны только добывать нефть!
Мигель раскуривал сигару и вздыхал.
— Пляжи, прогулочные катера, отели — все для них. Наши парни таскают им чемоданы, открывают дверцы машин. А девчонки... Но что делать, когда людям нужен кусок хлеба.
Мигель уходил от нас всегда поздно, и долго еще в портовой темноте светился огонек его сигары.
По вечерам, если программа телевидения была неинтересной и не приходил в гости Мигель, я перечитывал книгу Уильяма Фостера о политической истории американского континента. Я купил ее в Одессе, в букинистическом магазине. Перечитывая эту книгу здесь, в Мексике, я не только открывал для себя великий материк, но и проникался еще большей ненавистью к мерзостям капитализма. В своей книге Фостер приводил циничные откровения бывшего начальника экспедиционного корпуса Соединенных Штатов, действовавшего в начале века в районе Карибского моря, генерала Батлера:
«Я помогал в 1914 году вернуть спокойствие Мексике в интересах американских нефтяных компаний. Я помогал устанавливать на Гаити и Кубе безопасную обстановку для нью-йоркского банка «Нэйншл Сити Банк». Помогал в 1909—1912 годах наводить порядок в Никарагуа для международного банкового концерна «Браун Бразерс». В 1916 году я принес республике Сан-Доминго свет, чтобы можно было видеть американскую сахарную компанию. В 1903 году я помогал Гондурасу созреть для урожая американской банановой компании».
Сказано это было давно. Но разве не те же батлеры, командуя сегодня корпусами «быстрого развертывания», пытаются в интересах тех же американских компаний «возвращать спокойствие» вышедшим из повиновения странам и устанавливать «безопасную обстановку» для нью-йоркских банков?

Но сегодняшним батлерам приходится туго. Октябрьская революция дала народам мира великий пример, указав путь к процветанию и счастью!
Дождь перестал. Началась погрузка. А через несколько дней мы уже смотрели на скрывающийся за кормой мексиканский берег.
Моряк не турист. Мне не удалось увидеть в Мексике ни контрасты ее природы, ни громады древних храмов и пирамид. Но я увидел ее простых людей, в отчаянной борьбе за существование не растерявших главного — человечности...
Берег скрылся. Снова мы увидели плавучие нефтяные вышки. Возле них грузились танкеры под звездно-полосатыми флагами. И пока мы шли Мексиканским заливом, запах нефти преследовал нас.

• Назад
• Вперед