Море на вкус солёное ...2 - 12

РАДИСТ ВОЛОДЯ

В том рейсе груз у нас был а Чалну, небольшой порт республики Бангладеш.
Порт Чална расположен в джунглях реки Пуссур. Река эта быстрая, мутная, ночью на реке — ни огней, ни рыбацких костров. Зато днем, в полное солнце, можно увидеть на песке свежие следы зверей...
Когда мы пришли в Чалну и стали на якорь, старенький буксирный пароходик подвел к нам несколько барж, погудел и ушел. А вскоре начался дождь. Он лил и лил, как только может лить дождь в тропиках, грузчики не приезжали, и баржи уныло терлись друг о друга.
Дождь шел долго. Он монотонно стучал по палубе, по закрытым трюмам и превращал день в нудную серую ночь. На мачтах стоящих на якорях судов постоянно горели огни, а на реке время от времени слышались удары гонга. Это ослепшие от дождя пароходы предупреждали друг друга об опасности столкновения.
Все надоело нам: и книги, и фильмы. Ребята ходили хмурые, неразговорчивые, стараясь занять себя после вахты каким-нибудь делом.
Мы с тихой яростью поглядывали на вспененную дождем реку, на близкие джунгли, где под порывами ветра молнией вспыхивала листва, и чаще обычного заглядывали в радиорубку.
Радистом у нас был Володя Цветков, худой, застенчивый парень. Мы знали, что Володя пишет стихи, но стоило попросить его прочитать что-нибудь вслух, как Володя начинал растерянно улыбаться и поправлять очки...

Раньше Володя работал в Арктике, на зимовках, но рассказывать об этом почему-то не любил, хотя и сравнивал тропические закаты с красотой северного сияния. А когда мы спрашивали его: «Что же ты променял красивый север на жаркие тропики?», он, поправив очки, отвечал: «Врачи посоветовали».
Над рабочим столом Володи висели две фотографии: на одной — домик с антенной, занесенный снегом, а на другой — девушка в унтах и в летном шлеме. А в Чалне, во время этой «дохлой стоянки», как назвал ее моторист Агутин, Володя, роясь в библиотеке, нашел в старом номере «Огонька» портрет знаменитого полярного радиста Эрнеста Кренкеля, вырезал из журнала и тоже повесил над столом.
По вечерам все свободные от вахты заходили в радиорубку в надежде получить весточку из дому и ждали, пока Володя повернется к нам.
—  Ну, что Одесса? — спрашивал Агутин, закуривая. Володя поправлял очки и смущенно разводил руками.
—  И   мне  ничего?   —  спрашивал  боцман  Лукьянов. Володя виновато улыбался.
После недолгого молчания Агутин просил:
—  Давай свою, полярную.
Володя поворачивался в кресле и включал магнитофон. В духоту радиорубки врывалась «Морзянка», лирическая песенка, рассказывающая о трудной работе полярников, тоскующих, как и мы, по Большой земле.
—  Повтори, — просил Агутин.
И Володя снова прокручивал ленту.
А дождь лил и лил, и не было ему конца...
Как-то я увидел у нашего трапа незнакомый катер. Он был заляпан грязью, словно прошедшая по горным дорогам грузовая машина. На мачте катера мок водолазный флаг. Я вспомнил, что в Чалне по приглашению правительства Бангладеш работают наши водолазы, поднимая со дна реки затонувшие во время урагана суда.
Ко мне подбежал вахтенный матрос!
—   Вас просит капитан.
В каюте капитана сидел загорелый седой моряк, начальник водолазного отряда.
—  Слушай, стармех, — обратился он ко мне, — такое дело.  Мы на днях буксир подняли.    Дизелек наладить нужно. Администрация порта обратилась к западным немцам, они электростанцию здесь монтируют, так те запросили сумасшедшую сумму! Капиталисты, черт бы их побрал. Я обещал с вами поговорить. Дай ребят, а? С капитаном твоим согласовано.
—   Найдутся добровольцы? — спросил капитан. Добровольцев вызвалось много. Даже матросы попросились: «И нам дело найдется!»
Назавтра тот же катер отвез нас на другой берег реки, где возле прогнивших свай был пришвартован поднятый со дна буксир. Матросы с боцманом Лукьяновым сразу принялись наводить порядок на палубе, а механики и мотористы спустились в машинное отделение. Там мы застали двух местных парней, растерянно глядевших на ржавый, облепленный тиной дизель. Поздоровавшись с нами, парни показали на дизель и удрученно покачали курчавыми головами.
—   Ничего, — Агутин похлопал одного из них по плечу, — сделаем!
Вооружившись  привезенным  инструментом,   мы  взялись за работу. Дизель нужно было разобрать полностью. Заржавевшие гайки не шли, пришлось рубить их зубилом, закипевшие цилиндровые крышки — рвать домкратом. Бангладешские парни помогали, как могли.
Работали мы до темноты.
Вернувшись на судно, застали мы Володю на мачте. Мокрый свет фонаря освещал его худое лицо.
—  Чего ты там забыл? — закричал Агутин.
—  Антенну налаживаю-ю! ! 
— Промок ведь, слазь!

Володя не ответил...
—  У, черт очкастый! — засмеялся Агутин, и мы побежали в каюты, снимать промокшие робы.
С дизелем мы провозились несколько дней. Пришлось точить не только новые гайки и новые поршневые кольца, но и наплавлять и подгонять по валу подшипники, перебрать форсунки,  заменить прогнивший трубопровод.
Выйдя из машинного отделения покурить, мы вдруг увидели на берегу толпу людей. Сначала мы подумали, что местные жители решили просто понаблюдать, как восстанавливают буксир. Но к нам на борт поднялся старик с мокрой от дождя белой бородой и, улыбаясь, сказал по-английски, что люди пришли посмотреть на советских моряков, согласившихся отремонтировать сложную судовую машину без денег.
—  Я местный учитель, — представился старик. — Я родился,  когда   Бангладеш  была  еще  английской  колонией.  Я  прожил долгую  жизнь и видел  разных людей. Но таких, как вы, я еще не видел.
Агутин подошел к старику:
—  Интернейшенел,  фарштейн?   Интернационализм,   в общем, отец. Понимаешь? Ну, интернационализм в действии! Черт! — он с досадой махнул рукой. — Все лень за этот проклятый английский взяться!
Но старик понял. Он вернулся на берег и, показывая в нашу сторону, что-то сказал. Толпа одобрительно зашумела.
Теперь, приезжая на буксир, мы обязательно заставали кого-нибудь из местных жителей на сваях. Несмотря на дождь, они ожидали нас, стараясь пожать нам руки и дать бананы или пару кокосовых орехов.
—  Не жизнь, а малина!  — шутил Агутин,    очищая банан.
Наконец дизель заработал, наполнив машинное отделение дымом и веселым гулом. Опробовав его на разных оборотах и убедившись, что работает он надежно, мы показали бангладешским парням, как с ним обращаться и пожелав им счастливого плавания, сошли на берег.
На берегу ожидал нас начальник порта в окружении множества людей. Он поблагодарил нас за работу.
Вокруг зааплодировали, а девушки, подбежав к нам, вручили цветы.
Мы даже растерялись от такой встречи. А Агутин, нервно закуривая, тихо спросил:
—  Разве это не стоит всех денег?
Вечером, с цветами в руках, мы зашли к Володе в радиорубку:
—  Давай полярную!
Володя повернулся в кресле и включил магнитофон,
И вдруг мы услышали:
«Толя, Толя Агутин, это я, Галя. Не сердись, дорогой, за редкие радиограммы. Пока с работы приду, пока Наташку покормлю, уроки с ней сделаю... А сегодня в город ходили, пальтишко новое покупать. Она у нас совсем уже взрослая».
Смотрим друг на друга, ничего понять не можем. А с ленты уже новый голос: «Папочка, здравствуй! Папочка, любимый, будь всегда со мной. Это я новый стишок сочинила. Дальше еще не придумала. Говорит твоя дорогая доченька!»
Агутин в дрожащих пальцах папиросу крошит, боцман Лукьянов, который на ленте голос дочки узнал, слова выговорить не может, а Володя только поглядывает на нас и улыбается.
—  Как ото тебе удалось? — спрашиваю.
—  Техника, ребята.  Я  на полярных станциях часто такие записи с Большой земли делал. Потом все приходили слушать.
—  А твои чего?
—  Нет у меня никого. — И Володя поправил очки. А утром дождь перестал,   выглянуло солнце и далеко-далеко разлилось по реке...

• Назад
• Вперед