Море на вкус солёное ...2 - 11

МУЗЫКА ВАГНЕРА

Шторм начинался к вечеру и работал всю ночь. Волны, яростно вкатываясь на берег, оставляли в траве клочья пены, похожие на тающий снег. К утру ветер стихал, волны смирялись и над травой клубился низкий туман. Он держался до восхода солнца.
Маяк стоял на холме, белый и одинокий. За маяком сиротливо торчал примятый ветром плетень.

Днем море молчало. От травы пахло тиной, и в ней серебрились задушенные штормом рыбешки. Их подбирал серый взъерошенный кот. Он жил на маяке и, наверно, по ночам дрожал от грохота волн.
За маяком была пустыня, и птицы, летевшие мимо маяка, казались неестественно желтого цвета.
Мы забрели сюда в поисках кораллов. Кораллы продавались в Джидде, где мы выгружали привезенный из Берберы скот, но найти кораллы самим, на берегу Красного моря, было, конечно, интересней.
Сейчас нас привлекали уже не кораллы, а маяк.
Никто из нас никогда не был внутри маяка. А сколько их проходило мимо судна! Мы знали их названия, огни, и сколько раз в туман или в глухую морозную ночь, напрягая зрение, искали спасительную искорку долгожданного огня, чтобы проложить на карте верный курс!
—  Зайдем?
Над низкой кованой дверью висел судовой колокол. Под ним слышался сумрачный шум, какой живет в морских раковинах, если их приставить к уху. Море плескалось рядом, но шум этот жил сам по себе, словно колокол хранил голоса океанов, по которым ему пришлось проплывать.
Дверь подалась с трудом.
—  А может, не надо? — схватил меня за рукав матрос Савельев. Он был всегда осторожен, и прежде    чем ответить на какой-либо вопрос, долго думал.
Мы вошли.
У кирпичной стены стоял старинный клавесин. В бронзовых подсвечниках белели огарки свечей и на пюпитре лежали заляпанные воском ноты. А на стене висел длинный список женских имен. Имена были короткими и звучными. Казалось, мы попали в жилище Синей бороды. Но вскоре мы догадались, что это имена ураганов. Одно имя было подчеркнуто мелом: «Мери» — последний ураган, сильно потрепавший нас в Аравийском море. До самой Джидды нам пришлось восстанавливать погнутый волнами фальшборт.
Неожиданно наверху скрипнула дверь, и по каменным ступеням, выдолбленным в башне маяка, к нам спустился хозяин, высокий старик.
Мы назвались и попросили разрешения осмотреть маяк. Хозяин оживился, закивал головой и пригласил наверх, в стеклянную башню. Там была установка со сложным осветительным устройством.
Вдалеке белела мечетями Джидда. А под маяком беззвучно дрожало море. Отблески линз вонзались в него зеркальными молниями.
Потом старик угостил нас холодным молоком и попросил на память какой-нибудь сувенир.
—  Я был везде, кроме России, — сказал он.
Из пыльного сундука старик вынул диплом капитана английского торгового флота.
—  С русскими я однажды встретился во время войны.
Удивительные люди!
Старик отхлебнул молока, глаза его взволнованно заблестели. — Это было в Эдинбурге, в Шотландии. Мой пароход пришел из Америки и стал на ремонт. В Английском канале нас торпедировала немецкая лодка. Торпеда задела рулевое устройство, на наше счастье она прошла дальше, не взорвавшись. Как-то в порт вошел пароход под красным флагом. Назывался он «Ока». Я запомнил название, потому что никогда бы не поверил, что это утлое судно, само, без конвоя, пришло из Архангельска в Англию, имея скорость всего в четыре узла! Перед этим немцы разгромили большой союзный конвой, и английское морское командование предложило торговым морякам ходить в одиночное плавание. Глядя на «Оку», я подумал, что только недостаток тоннажа заставил русских снарядить этот пароход в плавание. Мы, офицеры, решили сходить к вашим   в   гости.   Английские   рабочие устанавливали на баке и на корме «Оки» зенитные пушки и ругались, что не к чему клепать крепления, палуба была проржавевшей насквозь. А русские ходили вокруг зениток и радовались: «Сюда шли, на одного господа бога надеялись, а теперь пускай только сунутся!»
—  А почему вы бросили море? — спросили мы. Старик махнул рукой:
—  Скучная история.
За дверью мяукнул кот. Старик впустил его и налил в жестянку молока.
—  Скучная история, — повторил старик, но глаза его весело    заголубели. — Вы видели на английских   торговых судах две камбузные трубы? Один камбуз для офицеров, другой для команды.   А команду набирают в самых голодных районах Азии... На моем судне была одна камбузная труба... И еще, во время забастовок я не пускал на борт штрейкбрехеров.
Он помолчал и неожиданно спросил:
—  Вы любите Вагнера?
Откинув крышку клавесина, старик опустил на клавиши большие, сильные руки, и я узнал аккорды из «Летучего голландца», полные мужества и неизъяснимой скорби. Старик играл, запрокидывая голову, словно музыка клокотала у него в горле.
Мы сидели притихшие, взволнованные этим концертом.
—  А что если я подарю ему свой флотский ремень   с бляхой? — шепотом  спросил меня  Савельев. — Там же якорь и наша звезда!
Он снял ремень и осторожно положил на сундучок. Старик кончил играть. С минуту он сидел молча. Потом повернулся и увидел ремень.
—  Это вам.
—  О! Я знаю, как русские матросы воевали за справедливость. Спасибо!
Мы попрощались.
Вокруг маяка пылала красная темнота. Это ветер нес из пустыни песок, и он жестко скрипел под ногами. Море шумело, показывая белые изломы волн. Их освещал маяк. В его клубящемся луче металась одинокая птица.

• Назад
• Вперед