Заря над Литвой - 2

И вот наступило 1 сентября 1939 года. Утром кто-то из журналистской братии позвонил мне по телефону:

— Слушай радио! Война! Гитлер напал на Польшу!

Бросаюсь к радиоприемнику. В эфире слышен карта­вый лай германского фюрера. Из его длинных разгла-

гольствований ясно одно: началась война Германии против Польши. Гитлеровцы вступили на польскую землю, идут бои.

Перехожу на польские станции — Варшаву, Вильнюс. Передачи полны военной музыки, сообщается о герой­ских подвигах и победах польской армии, о наступлении и направлении Восточной Пруссии, а заодно о вторже­нии германской армии в пределы Польши. Но тон сооб­щений бодрый, напоминающий те горделивые заявления, которые мы слышали этим летом в Польше: тогда нам то и дело твердили, что в случае нападения Германии польская армия быстро дойдет до Берлина.

И жутким диссонансом врываются в эту браваду по­стоянно повторяющиеся предупреждения о воздушных налетах. Прервав очередную передачу, диктор напря­женным голос объявляет:

— Увага! Увага! Надходзи! Надходзи! * — И тут же сообщает координаты населенных пунктов, которые под­вергаются налетам германских самолетов.( *Внимание!  Внимание!  Приближается!  Приближается!)

Впоследствии нам и самим довелось пережить не­мало воздушных тревог, слышать вой падающих с неба бомб, видеть взрывы. Но это «Увага! Надходзи!» на­всегда запомнится, как первый вопль ужаса в начав­шейся войне.

Кажется, 3 сентября я выступал в местечке Раудондварис на учредительном собрании инициаторов местного отдела Союза Родины, созданного после потери Клай­педы. Говорил о серьезной опасности, которая прояв­ляется уже не только в разговорах, — война приблизи­лась к границам Литвы; говорил, что все демократиче­ские, истинно патриотические силы республики должны сплотиться для борьбы за коренные изменения, за свер­жение фашистского режима. Помню, в то утро пришло известие о вступлении Англии и Франции в войну с Германией. Об этом я и сообщил собравшимся как о факте перерастания войны из локальной в мировую.

Война катилась стремительной лавиной — на поль­ской земле осуществлялся гитлеровский «блицкриг». Вскоре немцы подошли к Варшаве, но упорная реши­мость поляков оборонять свою столицу задержала их. По Варшавскому радио звучали боевые кличи, призывы умереть, но не сдаваться. Жителей окруженного города убеждали не бояться танков, давать им смелый отпор, учили уничтожать бронемашины бутылками с горючей смесью. Газеты пестрели сообщениями о геройских обо­ронительных боях польского войска, о горстке польских солдат, осажденных в Вестерплатском форту под Гды­ней, которые отбивались до последнего, о безумных ата­ках кавалерии на гитлеровские танки, о бегстве в Ру­мынию польских правителей во главе с маршалом Рыдз-Смиглы, президентом Мосцицким, министром иностранных дел Беком...

И вдруг — новое сообщение... 17 сентября Красная Армия выступила в поход для освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии из-под власти руша­щейся фашистской Польши, а также с целью обезопа­сить эти районы от гитлеровского вторжения. Вскоре пришла взволновавшая всех нас весть о вступлении Красной Армии в Вильнюс.

В те дни я все свободное время сидел у радиоприем­ника. Последнее, что я услышал из папского Вильнюса, был обращенный к божьей матери истошный молебен в каком-то (костеле: «К твоей защите прибегаем...». Пели мужчины и женщины. На том и закончился девятнадца­тилетний период вильнюсской жизни, начавшийся за­хватническим  набегом  генерала Желиговского.

Через границу в Литву переходили тысячи польских беженцев: буржуазия, офицеры, солдаты. Реакционеры, отъявленные шовинисты, которые рьяно душили, уничто­жали все литовское, теперь искали в Литве убежища и спасения. Среди беженцев был редактор монархистской газеты «Слово», известный помещичий идеолог Мацкевич-Цат и многие другие реакционные деятели того же толка. Рассказывали, что некоторые польские офицеры в ответ на предложение сдать оружие перед интерниро­ванием прямо на границе пускали себе в лоб пулю.

Война шла рядом, под боком. На литовскую землю падали пылающие самолеты воюющих стран. Разбитые, рассеянные остатки польской армии в разных местах переходили литовскую границу, где их разоружали и пересылали в специальные лагеря для интернирован­ных — в Палангу, Кулаутуву и другие города. Старой Польши уже не было. Собственно, польскую террито­рию оккупировали немцы, а Советский Союз освободил Западную Украину и Западную Белоруссию, которые были насильственно отторгнуты легионерами Пилсудского в 1919—1920 годах. После девятнадцатилетнего перерыва Литва вновь стала непосредственным соседом Советского Союза, от которого польские империалисты отделили ее в 1920 году Вильнюсским коридором, вы­полняя задание Антанты о создании пресловутого "барьера".

Литовские политики всполошились. Мне трудно ска-зать, что творилось в кругах правящей партии таути-нинков *, какие настроения господствовали там. Близко сталкиваться мне приходилось с руководящими деяте­лями партий, официально распущенных, но фактически существовавших и считавшихся оппозиционными. Это были представители ляудининков**, социал-демократов и христианских демократов.

(*Таутиниики (националисты) — литовская реакционная партия фашистского толка, пришедшая к власти в 1926 году после воен­ного переворота.

** Ляудининки (народники) — левоцентристская крестьянская партия, выросшая из партии правых эсеров. До военного перево­рота  1926 года вместе с социал-демократами находилась у власти.)

Хотя тогда я и не был в руководстве партии ляудининков, однако меня как пред­седателя закрытого, но реально действовавшего, близ­кого к ляудининкам Союза Молодежи время от времени приглашали на важнейшие совещания.

Одно из таких совещаний состоялось вскоре после того, как Советский Союз приступил к освобождению Западной Украины и Западной Белоруссии. Проходило оно в деревянном домике, стоявшем во дворе типогра­фии «Варпас», на квартире известной общественной деятельницы Ф. Борткявичене. На совещание пришли не только руководители ляудининков, но также представи­тели социал-демократов и христианских демократов. Помню, присутствовали Ф. Борткявичеие, 3. Толюшис, Л. Шмулькштис, В. Лашас, К. Гринюс, Б. Парамскас, министр сельского хозяйства Крикшчюнас, министр юстиции Тамошайтис. Не явился лидер ляудининков М. Слежявичюс, который уже тогда был болен. Хри­стианских демократов представляли Делининкайтис и К. Пакштас, социал-демократов, кажется, С. Кайрис.

До начала совещания, пока не было чужих, кто-то из ляудининков — Крикшчюнас или Толюшис — сказал, что в Каунасе объявился литовский посол в Германии К. Шкирпа: прибыл с какими-то предложениями от Гит­лера. Лидер ляудининков М. Слежявичюс, со слов которого это известие было передано, с возмущением на­зывал Шкирпу настоящим гитлеровским агентом, ибо тот утверждал, что единственное спасение для Литвы — тесный контакт с Германией. Предложения эти тогда еще подробно не были известны, но впоследствии вы­яснилось, что Гитлер открыто предлагал Литве примк­нуть к Германии и принять германский протекторат. Гораздо позже мы узнали, что Шкирпа в самом начале войны, еще до выступления Советского Союза, совето­вал президенту Сметоне, воспользовавшись создавшим­ся положением, напасть на Польшу и занять Вильнюс. Как известно, в Литве тогда была объявлена частичная мобилизация, которую правительство объясняло необхо­димостью защитить нейтралитет.

Услышав о предложении Шкирпы, я вспомнил посто­янные намеки сопровождавших нас в поездке по Герма­нии немецких чиновников, которые наталкивали на мысль, что для Литвы наступает время осуществить свою мечту о возвращении Вильнюса. Немцы чуть ли не впрямую призывали, в случае войны между Герма­нией и Польшей, напасть на Польшу и занять Вильнюс. Я в таких случаях шутя отвечал: чем предлагать Литве Вильнюс, которого немцы не имеют, пусть они лучше возвратят Клайпеду, которой владеют.

Интересно, что во время пребывания литовских жур­налистов в Польше нам часто предлагали в случае вой­ны разделить с поляками Восточную Пруссию. Литва-де сможет не только возвратить себе Клайпедский край, но получит также Тильзит и все земли почти до самого Кенигсберга — этот город поляки все же оставят за со­бой. В Польше я, конечно, говорил: лучше отдайте Виль­нюс, который вы держите в своих руках, чем предлагать Клайпеду,  которая   находится   под  властью  Германии.

Кстати, на приеме литовских журналистов у посла Литвы в Берлине ректор Кенигсбергского университета ярый гитлеровец профессор Герулис вместе со Шкирпой доказывал, что спасение Литвы только в тесном союзе с Германией.

На самом совещании в квартире Ф. Борткявичене, насколько помню, об этом предложении Шкирпы не упоминалось. Ляудининкам было неловко, что Шкирпа, считавшийся близким их партии, зарекомендовал себя как гитлеровский агент.

Вначале на этом совещании состоялся обмен инфор­мацией о политическом положении. Оба министра-ляудининка — Крикшчюнас и Тамошайтис, — как всегда, жаловались, что со Сметоной невозможно договориться, так как он игнорирует мнения и предложения министров и все решает диктаторски, единолично. То же самое подтвердили и представители христианских демократов: их министры тоже выполняют в кабинете лишь роль администраторов и из-за сопротивления Сметоны ни­каких принципиальных решений провести не могут. Все сошлись на том, что положение создалось парадоксаль­ное: ляудининки и христианские демократы после за­хвата Гитлером Клайпеды согласились послать своих представителей в правительство, а в то же время обе партии — и ляудининков и христианских демократов — по-прежнему считались распущенными.

Замечу, что я как председатель закрытого Союза Молодежи несколько раз ходил к министру внутренних дел Скучасу за разрешением возобновить деятельность нашей организации. Скучас всякий раз пускался в длин­ные разговоры, выдвигая всевозможные аргументы против легализации союза. В последний же мой приход ом прямо заявил, что разрешения не даст: поскольку я сочувствую большевикам, легализованный Союз Мо­лодежи станет ширмой для коммунистической деятель­ности. В довершение Скучас стал попрекать меня, что, издав книгу «СССР собственными глазами» и опублико­вав ряд статей о Советском Союзе, я использовал пе­чать для коммунистической пропаганды. Он-де несколь­ко лет был в Москве военным атташе Литвы и хорошо знает советскую жизнь, а я, мол, пробыл там слишком мало и поэтому идеализирую цели коммунизма и поло­жение в России.

В общем, информация по внутренним вопросам на совещании вылилась в сплошные жалобы на то, что опасность велика, а в стране настоящее политическое болото. Горстка таутининков стоит у кормила государст­ва, а Сметона рассматривает Литву как свое поместье.

• Назад
• Вперед