Линия жизни 5
- Опубликовано: 06.11.2011, 19:14
- Просмотров: 117668
Содержание материала
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1967г.- 1969г.
10 сентября 1967 года закончился срок моей работы на полярной станции в должности старшего радиотехника передающего центра. Возникло желание, в дальнейшем, работать судовым радистом – оператором на ледоколах, рыболовных траулерах или на торговых судах дальнего плавания.
12 сентября 1967 года, по моей просьбе, я был оформлен переводом в Дальневосточное Государственное морское пароходство ДГМП. 16 сентября распрощался со всеми своими товарищами, остающимися на полярной станции Мыс Челюскин. Побывал у метеорологов, зашел к аэрологам, к радистам приемного центра. На продовольственном складе удалось добыть пару бутылок вина, было у нас и немножко питьевого спирта. Я растрогался не на шутку, и порой у меня даже подкатывали слезы к горлу. Пусть это была растроганность слегка захмелевшего человека, у нее имелось реальное, истинное и устойчивое основание – глубокая благодарность к своим товарищам - зимовщикам, которые остались, и будут продолжать жить и работать на этой суровой земле. Я вылетел с « оказией », на самолете ледовой разведки ИЛ-14. Борт следовал по маршруту: мыс Челюскин – дрейфующая полярная станция « Северный полюс – 15» – остров Диксон.
И вот я в самолете. Внутри самолет, специально оборудованный для полета на дрейфующие полярные станции, выглядел необычно. Значительную часть грузового отсека занимали два желтых бака с горючим: на льдинах бензоколонок нет. Запасное горючее съедает большую часть грузоподъемности: кроме багажа и меня, на борт погрузили несколько ящиков с продуктами, мешки с корреспонденцией и почтой.
Я сидел в единственном на борту помещении, кое-как приспособленном для пассажиров: между кабиной пилотов и грузовым отсеком, образовалась этакая комнатушка, которая является одновременно кухней, столовой и пассажирским салоном. На электрической плите закипал чайник, и грелась в кастрюле вода. У плиты орудовал весьма массивный пожилой толстяк - Иван Максимович Коротаев, «бортмеханик», - сказал он, - «сейчас буду угощать всю команду чаем и сосисками». Бортмеханик бросил в кастрюлю с кипящей водой связку сосисок и стал организовывать стол.
Мы летим над ледяным панцирем Северного Ледовитого океана, стремительно несемся вверх по кривой земного шара. Мы делаем пять километров в минуту – столько, сколько Роберт Пири и Георгий Седов не проходили за иные сутки своего пути.
Первоначально видимость была плохой, погода облачной, и мы летели, словно в «молоке». Но дальше к северу видимость стала прекрасной. Снежный покров под нами уже не такой монотонный – и сам он, и узоры на нем все время меняются. Одно место было похоже на полянку, усеянную белыми грибами-боровиками. Ветер- фокусник намел аккуратные холмики снега – они отбрасывали тень и были абсолютны, похожи на грибы-боровики. На высоте двух тысяч метров перед нами открылась огромная ширь могучей и своеобразной панорамы Северного Ледовитого океана.
Я смотрю на льды – голубые, белые, окаймленные торосами, чернеющие разводьями, вспоминаю людей, бравших с боя каждый метр ледяного безмолвия, обмороженных, до предела усталых, без связи с землей, сильных только силой духа, и таким прогулочным, лишенным всякой романтики вдруг мне кажется мой полет.
Люди добирались до полюса на собаках, на лыжах, ползком. Не выдерживали, погибали, другие – шли и побеждали. Их предшественники и спутники, тоже сильные люди, умирали от усталости и голода, падали духом, плакали, как дети, сходили с ума – а первые выдерживали. Потому что действие закона естественного отбора сделало именно их солью земли.
А мы летим – не идем, не ползем на карачках, а летим над льдинами. Наш полет тоже опасен, случись что-то мотором, выйди из строя маслобензопровод, или что-то другое – и быть может, сесть на льдину не удастся. Или мы попадем в циклон, из которого не выйдем, или… кто знает, какую ловушку приготовила Арктика для нашей машины. Но мы летим. От мыса Челюскин до станции «Северный полюс-15» четыре часа лета. Не четыре недели, не четыре месяца, а 240 минут. Мы сидим в теплом салоне самолета, а не ступаем рядом с нартами, пьем горячий кофе со сгущенкой, а не хлебаем кипяток из кружки, которую с трудом держат окоченевшие пальцы. Если погода несколько ухудшится, наш самолет может возвратиться обратно, и проведем ночь в теплой гостинице на Челюскине или на полярной станции остров Средний (архипелаг Северная Земля), а не в холодной палатке.
В моем полете – но не в работе, повседневном труде полярных летчиков. Ибо моя доза, помноженная на тысячу часов работы в год, - это ежедневный риск, ставший привычкой. Это сотни посадок на лед, каждая из которых может стать последней. Это ни с чем несравнимое нервное напряжение, из-за которого в одно прекрасное утро еще молодого пилота врач не допускает до штурвала самолета. Это братская могила для всего экипажа – ледяная могила, координаты которой порой не известны. Я не отрываюсь от иллюминатора – лёд быстро приближается, так как самолет пошёл на снижение. Вот уже мелькнул черный овал палатки, показались крохотные фигурки людей. В ожидании встречи с полярниками у меня замерло сердце, что там не говори, а через несколько минут я буду шаркать унтами по священной льдине затерянной в Северном Ледовитом океане. По дрейфующей полярной станции «Северный полюс-15». Но это оказалась не сама станция, а ледовый аэродром - «подскок». Такое игривое название получила взлетно-посадочная полоса, расположенная в 14 километрах от базовой станции «СП-15». Еще месяц назад тяжелые самолеты садились на льдину у самого лагеря, но через нее прошла трещина, и полосу пришлось создавать в окрестностях. Теперь тяжелые Илы садятся на «подскоке», быстро освобождаются от грузов и отбывают восвояси. Когда полоса освобождается, из лагеря прилетает самолет малой авиации АН-2. «Аннушка» забирает грузы и «подскакивает» обратно. Не очень удобно, перевозки явно не рациональные, но что поделаешь, спасибо и на этом. Посадочной полосой командует Дмитрий Николаевич Горбачев – человек чрезвычайно популярный в арктических широтах. «Подскок» – это три палатки и миллион квадратных километров льда.
Ледовый аэродром «подскок», где-то там в Северном ледовитом океане на дрейфующей льдине…/примерно -78 гр. Северной широты/. 168 гр. Вост.долг.
На одной палатке было вывешено объявление: «Прежде чем войти, подумай, нужен ли ты здесь?». Чуть дальше висела табличка, закрепленная на столбе. На ней было выведено: До Москвы – 5100 км. До Ленинграда - 5750 км. До Киева - 5900 км. До дна моря - 3500 метров. За торосы не ходить… (нарисован злющий белый медведь). Подумал, прикинул - до Калинина примерно - 4900 км.
Протиснулся в палатку через откидную дверцу. Все-таки жилье, цивилизация. Внутри палатки разместились две раскладушки, рация, стол и газовый камин. Камин был раскаленный добела. За столом сидел, глядя на нас в упор, смуглый человек с худощавым лицом и усами. Он встал и представился – Горбачев Александр Данилович, прошу любить и жаловать - это в обязательном порядке. Не будете – отправлю обратно на материк. Руководитель полетов – Горбачев А. Д., как и вся авиация, жил по московскому времени: станция - «СП-15» по местному времени. Сейчас на станции ночь, там еще все спят. «Аннушка» прилетит только утром. В течение часа мы разгружали самолет, потом пили чай с « водкой ». С взлетно-посадочной полосы доносился рев: бортмеханик гонял моторы самолета, готовил машину в обратную дорогу. Пять часов утра, при свете прожекторов, мы взлетаем, самолет делает набор высоты. Делаем разворот и уходим на юг в сторону Диксона. Я до сих пор очень сожалею, что не дошел до Северного полюса – каких-то 14 километров…