А. БЕЛЯЕВ - 11

ФУРСОВ, МАРИНА И СРОЧНЫЙ РЕЙС

Начальник пароходства выполнил просьбу капитана Шулепова — Сергей Кравчук получил назначение на дизель-электроход «Валдайлес», а Тимофей стал вторым помощником капитана на «Тавриде».

Новая должность означала для Тимофея новые хлопоты и более весомые обязанности.

В суматохе дел все реже стал он писать и свои неотправленные письма Марине. А капитан все жал и жал на Тимофея, не давая ему передохнуть. Он не приказывал, он советовал. Эдак по-хорошему, по-дружески, как равный с равным заводил он беседу о том, что вот, мол, было бы хорошо, если бы Тимофей Андреевич подумал над вопросом максимально полезного использования грузовой площади судна. Это дало бы возможность брать каждый рейс лишние тонны руды, помогло бы перевыполнять планы... И Тимофей слушал, соглашался и... опять оказывался прикованным к книгам и расчетам, опять не оставалось свободного времени. А капитан уже подыскивал ему новое задание, еще важнее первого, еще интереснее и полезнее для судна и, разумеется, для развития штурманского мышления помощника капитана.

К весне «Тавриду» поставили на отстой для чистки котлов к дальнему причалу судоремонтного завода. На борт пришла береговая команда, а экипаж «Тавриды» получил трехдневный отгул. Пароход опустел. На борту оставались лишь капитан да Тимофей. Первый потому, что считал своим долгом, второму просто некуда и не к кому было идти.

Первые сутки Тимофей отсыпался — он спал всю ночь и весь день с перерывами на завтрак и обед. Не хотелось ни о чем думать, не хотелось ничем заниматься. На душе было безрадостно. Тимофей вспоминал предшествующие этой стоянке месяцы — как это здорово, когда ты закручен работой, когда у тебя нет свободного времени, когда ты все время над чем-то бьешься, что-то ищешь, когда ты целеустремлен... А тут всего один день безделья — и как же он беспросветен, какой нудный и тягучий, кажется, конца ему не будет... не о чем думать, нечем занять себя... И не с кем поговорить — на борту безлюдно. Лишь изредка протопает сапогами по коридору вахтенный из береговой бригады, и опять тишина.

Тимофей дремал на диванчике, когда в дверь каюты осторожно постучали. Тимофей открыл глаза, прислушался. Стук повторился.

— Войдите!

Дверь отворилась, и в каюту вошел элегантно одетый моряк. Он снял фуражку, пригладил волосы и молча стоял, не поднимая глаз. Молчал и Тимофей. Да, он сразу, конечно, узнал Алешку Фурсова. Но как он очутился в Мурманске?

—  Здравствуй, Тимофей,—донесся глухой голос   Фурсова.— Не прогонишь?

—  Здравствуй. Рад видеть тебя. Садись.

—   Спасибо. Насчет радости, положим, темнить не будем. Стараешься угадать, зачем я здесь?

—   Стараюсь. Твой пароход вроде не ожидался в порту.

—   Верно, пароход в Ленинграде стоит. А я взял отпуск за свой счет и вот прикатил.

—  А-а, в свободное от вахт время аристократы моря путешествуют по   своей   стране...   Люблю   изящную   жизнь,— съехидничал Тимофей.

Фурсов не улыбнулся. Он устало посмотрел на Тимофея и вздохнул:

—   Не надо, Тимка. Ты ведь всегда был благородным рыцарем и лежачих не бил.

—   Ну какой же ты лежачий! Вид у тебя отменный, одет роскошно,   карманы   набиты   пиастрами,   рупиями   и   какая там еще есть валюта? А лежу-то я, да еще на таком обшарпанном диванчике.

Фурсов покачал головой:

—  Не надо, прошу тебя, поговорить бы хотелось. Пойдем посидим где-нибудь,  поужинаем хоть. Я  с утра ничего не ел... Пока разыскивал тебя...

—   Это становится   интересным.— Тимофей   поднялся   с дивана.—Ты   процветаешь,   ходишь   в   загранплавания,   видишь  разные  страны,   а моему пароходу и плаваниям завидовать не приходится.

—   Не будь злопамятным, не прибедняйся. Я читал в журнале о тебе.

—  Ну, и...

—  Что «ну, и»? Конечно, завидовал. Но поверь, по-хорошему завидовал и радовался за тебя.

—  Ладно, оставим это. Куда пойдем?

—  Хорошо бы в ресторан...

—  Согласен.

Тимофею очень хотелось задать вопрос о Марине — что с ней, как она, — но он не решался, а Фурсов упорно не упоминал ее имени.

Пока официант накрывал стол, Фурсов неохотно отвечал на вопросы Тимофея. Да, плавал все время за границу. Пароход ходил по линии Ленинград — Лондон — Амстердам — Ленинград, а последние полгода в Швецию регулярные рейсы были. Один рейс — десять дней как заведенные мотались. Нет, в Бразилию не попал, с полпути завернули пароход в Гавр за срочным грузом. Да, в Ленинграде часто бывал, сам видишь — три раза в месяц дома был. Как в каботаже. Да, все еще третьим помощником. В Ленинградском пароходстве быстро не вырастешь, штурманов много, судов меньше. Это тебе не Мурманск. Хорошо хоть, комнату дали небольшую...

—  Так зачем же ты приехал сюда? — спросил Тимофей. Фурсов вздохнул:

—  Давай выпьем сначала по рюмочке...

Помолчали. Фурсов усиленно раскуривал свою сигарету, стараясь спрятаться за клубами дыма.

Тимофею вдруг бросился в глаза измученный вид Фурсова и взгляд, испуганный и неуверенный, И эта суетливость... Словно он что-то скрывает, словно что-то давит ему на сердце, а он никак не решится подступиться к главному. Непонятная тревога возникла у Тимофея. Чего он крутит?

—   У тебя что, по службе неприятности? Фурсов вяло махнул рукой:

—   Эх, Тимка, святая твоя душа! Если бы служба.

—  Давай выкладывай, в чем дело? Зачем приехал и зачем именно я тебе понадобился?

—   Сейчас все расскажу. А приехал к тебе потому, что только ты и можешь помочь в этой ситуации.

Фурсов   выпил   еще   рюмку,   закусил   и,   отвернувшись,   глухо сказал:

—   Беда у меня, Тима. Марина...

—  Что... Марина? — Тимофей   схватил   Фурсова  за  руку и шепотом спросил:— Что с ней?

—   Ушла Марина, бросила меня, сбежала ..

Тимофей опустился на стул. Фу, черт, как напугал! Даже коленки дрожат... Он торопливо закурил новую сигарету.

А Фурсов, оказывается, все заметил. Злобный огонек мелькнул в его глазах и тут же погас.

—   Вот за этим я и приехал сюда.

—   Почему    сюда?— старательно    сдерживая     волнение, равнодушно проговорил Тимофей.

—   Потому что она уехала в Мурманск. Ты что, не знал этого? — недоверчиво спросил Фурсов.

—   Не знал. Откуда же мне было знать?

—   Тима,—жарко   задышал   Фурсов,   пересаживаясь   поближе к Тимофею, — Тима, кореш, скажи мне по-честному: ты не писал ей ничего? И она тебе ничего не писала?

—   Ни-че-го, — раздельно     проговорил     Тимофей.    Боже мой, Марина в Мурманске, а он, как дурак, ничего не знал!

— Верю. Ты врать не будешь, я знаю, ты самый порядочный был среди нас, я тебе верю. А она... она ушла от меня!— Фурсов горестно сгорбился и надолго замолчал. Потом встрепенулся и заговорил опять:— С самого начала наша семейная жизнь не клеилась. Ведь она так хорошо ко мне относилась раньше. Мы с ней понимали друг друга. А после выпускного вечера — помнишь?—ее словно подменили. Я потому сразу и поторопился с женитьбой: думал, поможет, и Марина опять станет прежней. Увы, не помогло. Не знаю, что произошло с ней. Я ли не заботился о ней? Боже мой, сколько барахла я ей привозил из-за границы... Так на ж тебе, она ничего не хотела носить из привезенного!— Слезы обиды сверкнули в глазах Фурсова, и он повторил:— Она никогда не носила привезенные мной тряпки... костюмы, кофты, платья, плащи, шубу привез ей каракулевую — и не носила! Упрашивать приходилось... Почему, спрашиваю я тебя. А-а, на это никто не ответит. Ты думаешь, это сахар — приходить из рейса и встречать дома равнодушные глаза жены? Мчишься домой с судна, рассказываешь ей о радостном для тебя событии и натыкаешься на холодное, безразличное «да?». И все... И ты понимаешь, что жене твоей, которую ты любишь, абсолютно неинтересны твои радости и твои заботы... Поверишь, я никогда ей не изменял. И вот благодарность. Взяла и ушла... Бросила. Подумать только, бросила!

• Вперед