home 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23Это уже вспоминают гораздо поздние курсанты...
Мне
снился строевой
плац во внутреннем дворе бывших конюшен Константиновского дворца.
Конюшенный
корпус
2003 год
Ярко светило
солнце, наверное, апрельское. С крыш капало, и звук капель, кроме звука
голоса
начальника строевого отдела капитана второго ранга Гнедина (по прозвищу
Пони —
за очень маленький рост и фуражку с очень большими полями), был
единственным
звуком, оскверняющим тишину.
Посередине
плаца, на флагштоке гордо колыхался гюйс Военно-Морского Флота
Советского
Союза. Под ним — вокруг Гнедина, читающего ежемесячную сводку
приказов
начальника училища — несколько офицеров (Колибри, Киса,
Кирпич и другие). По
периметру плаца — застывшие в безмолвии роты.
"…курсанты седьмой роты Воробьев и Кудринский (Кудринский — это про меня, это я Кудринский), находясь в самовольной отлучке, привели себя в нетрезвое состояние (какой деликатный оборот речи! Не лучше ли попросту сказать "нажрались"?), посетили танцпавильон "Молодежный" (на нашем языке это называлось "Бочка"),
В центре - красная крыша "Бочки"
(виз из космоса...)
где
устроили драку с гражданской
молодежью, закончившуюся поножовщиной (это совсем уже вранье. Ножей не
было!
Ну, были бляхи у ремней слегка заточены — чтобы консервы
открывать), за что
были задержаны совместным патрулем наряда милиции и курсантов училища и
доставлены в сорок шестое отделение милиции, откуда были вскоре
отпущены под
честное слово. Не сделав должных выводов (опять вранье! Выводы мы
сделали —
нужна подмога. Не прощать же за просто так стрельнинских мудаков!), курсанты
Воробьев и Кудринский
вернулись в училище и зверски избили плотника лишь за то, что он
попросил их не
шуметь (разбить нос — разве это по-зверски?). Исходя из
вышеизложенного
(исходя!), приказываю…"
Вскоре из Алма-Аты прибыла моя мама. Несмотря на свои сорок и печальную участь советской женщины, она сумела сохранить все свое очарование. Даже обожаемый курсантами капитан III ранга Василий Гаврилович Петрухин — махровый сердцеед, предмет горького воздыхания всего женского населения Управления училища — был покорен ею без всяких усилий с ее стороны.
Это
уже другое...
Наконец, мама нашла комнатенку с кроватью у тети Жени с дядей Витей. У них и остановилась. Их квартира находилась в небольшом двухэтажном домике. Всего: в нескольких шагах, буквально, от Ленинградского Арктического училища (ЛАУ). Тем более от самой казармы - современного пятиэтажного здания, где азъ и стал жить на время вступительных экзаменов.
Жилой корпус курсантов в 2003 году...
Математику мы сдавали в Мраморном зале Константиновского дворца.
Мраморный
зал 2003 год
Тут-то
азъ понял,
что в школе мне оценки ставили (по большому счету!) за мои серо-голубые
глаза,
за то, что азъ был знаменосцем, активистом, комсомольцем, спортсменом,
добрым
товарищем и все-таки послушным учеником у любимых (мною) учителей.
Спрос же
здесь, в этом огромном зале, был такой, что мне показалось: с меня
содрали мою
овечью шкуру, под которой ничего путного не обнаружилось…и
азъ стоял голый и
оборванный пред всем честным народом… К тому же - как
выяснилось - азъ попал ни
к кому-нибудь, а к самому страшному математику училища Мизвами…
Нет, он
не был лицом кавказской национальности. Он был обычным питерским
евреем. Он
просто не мог выговорить, особенно когда волновался на нас, олухов,
по-другому:
"Мы с вами…" - и это значило, что тебе не помогут никакие
доводы
избежать двойки…
Но когда азъ еле отделался от первого вопроса,
понёс чепуху в отношении
второго, то он произнес:
- Ми з вами друхг друхга
понимаем…
Но в его взгляде не было
уничижения, но
сочувствие. Он в меня посмотрел так, что мне стало просто стыдно за
себя. И он
по-доброму похлопал меня по плечу и удалился.
Тройка удалая
- это все-таки не пара.
Во мне зато больше было
самоуверенности в
отношении диктанта по русскому языку. Однако вступительные экзамены -
сотни и
сотни абитуриентов - это не в школе с родными педагогами. Тут сидели
совсем
чужие дяди и тёти, и у них были свои виды не только
на искусство и
науку, но и на свою и чужую жизнь…
Азъ получил удовлетворительно, промахнувшись в двух интонациях. Мы с мамой попросили, и азъ увидел свои ошибки…всё верно…
И вот: Питер! Мне надо было добраться до трамвая номер 36…
Какой-же ты был желанный, особенно когда опаздываешь из увольнения...или идёшь в самоволку...
вот оно, Автово, станция метро,
чрез которую начнет просачиваться моя жизнь.
Здание станции метро "АВТОВО"
Внутренний интерьер станции "АВТОВО"...
Дальше - Стрельна. Было 19
августа, праздник Святаго Преображения Господня, причем: престольный
праздник
именно в…Стрельне…
Так преобразилась моя жизнь из гражданской в военную. Хотя и не было наше училище военным, но в организации всё было по строевому уставу и от нас требовали военно-морского порядка. И форма у нас была как у курсантов мореходных училищ. Нас в городах и весях обходил патруль, но мы со второго курса овладевали знаниями по военно-морской подготовке. Кто удачно переживал четыре года учебы, тот - помимо гражданской специальности - получал и военно-морскую со званием младшего лейтенанта запаса ВМФ.
По этой лестнице мы спускались в "катакомбы" -аудитории военно - морского цикла...
А где-то здесь были наглядные пособия...-мины , торпеды , оружие...
Некоторые поначалу видели в ЛАУ убежище от армии. Но уже на первых порах, отхлебнув первые месяцы, такие ребята покидали расположение училища навсегда. К тому же висела опасность того, что после четырех курсов можешь не получить одной маленькой звездочки на погоны (за драки, пьянки, самоволки) и тогда тебе грозила служба в Военно-Морском Флоте. Это - еще три года. Итого: семь лет…
Фото А.Воронова
Нас
обрили
налысо. И мы все стали похожи друг на друга. А Сережа (с Северного
Кавказа)
подбегал почти к каждому и пояснял:
- Меня отличить просто: у меня шрамы
на голове - это
мне по башке дали…
Нам дали новенькую голубоватого
цвета робу,
тельняшку(!), ботинки, трусы, носки, белый носовой платок, фуражку с
кокардой и
гюйс.
Нас построили, и мы стали вникать
в курсантскую
жизнь. Хотя до клятвы курсанта давался испытательный срок около трех
месяцев.
Нас ждала и страдная пора трудовых будней: картошка.
Для нас закрылись двери
увольнений. Начался так
называемый карантин. Парадную флотскую форму нам
выдали для примерки в
день зачатия святаго великаго Иоанна Пророка, Предтечи и Крестителя
Господня.
А пока нас загружали в автобусы.
Так
начался
первый курс в Ленинградском Арктическом училище (Министерства Морского
Флота).
Мы прибыли в селение Низино, что стоит на бугорке (как почти тут же кто-то сочинил слова, а потом и песню). Поселили нас в полуразрушенной церкви из красного кирпича. По ее телу можно было видеть следы от войн: Первой Мировой и Великой Отечественной, - осколки от бомб и снарядов оставили свои отметены.
Здесь жили курсанты во время сбора картофеля...
Как азъ теперь
понимаю, мои нары были в
притворе, неподалеку от железной печки, за которой следил дневальный.
Но было
всё равно волгло и пыльно. Спали чаще одетыми, еле согреваясь. На зубах
скрипел
песок (вовсе не сахарный). Первые дни в училище нас кормили в
поселковой
столовой, что у конечной остановки трамвая, потому что собственный
камбуз был
на ремонте. Но в совхозной столовой - здесь - всё было куда аккуратнее
и
сытнее. Хотя порции были меньше.
Отсев из училища начался с картошки и продолжался весь карантин. Тут уже надо было претерпевать всё и вся. Картошка была милой прелюдией настоящих испытаний. Жизнь в самом училище была куда жестче и тяжелее. По Уставу. Утренние и вечерние поверки. Строевые занятия. Самостоятельная подготовка после основных занятий в своих аудиториях под руководством старшин. Тренировки отбой-подъем. Многочисленные наряды на работу и дежурства вне очереди за неповиновение, непонимание, нетерпение, ропот, грубое слово, курение… Так стали появляться навыки к смирению…
Вновь началась учеба. И мои занятия спортом даже усилились. Азъ уже постоянно ездил в увольнение и обошел за первый-второй курсы, верно, весь Питер пешком. Но меня не тешила мысль: вот-де в каком великом городе учусь! Нет, Ленинград стал для меня отправной точкой, первой ступенькой на моем странническом пути. Азъ об этом уже знал однозначно. Как и то что, после училища не попаду в Антарктиду. Это был удел избранных с местной пропиской…
Училище - это великая совокупность разностей, но при единой общности. Не знаю почему, но все мы были лаушники как родственники. Идешь по городу: ага, свой. А когда в самом училище: вон этот судомех, этот - радист… А первая скрепка шла чрез землячество. Мне и тут повезло: на четвертом курсе нашего отделения старшиной роты был Николай Багров из Павлова-на-Оке. Он уже после армии поступил в ЛАУ и был намного старше меня, лет на 10, если не больше. Ко мне относился как к самому младшему братику. Ненавязчиво наставлял, чтобы вел азъ себя прилично, скромно, не был стукачем. Багрова знали в училище, знали и его силу. И поэтому, когда меня спрашивали откуда родом, а азъ отвечал: Горьковский.
Фото А.Воронова
Да: у каждого отделения - свой типаж, особый характер. Потому и видно было по облику: кто откуда. Жили довольно мирно все. Хотя и бывали драки. И были выяснения. Меж собой, между ротами, между отделениями… С гражданскими, со стрельнинскими, петергофскими, со школой милицией, что располагалась рядышком в бывшем монастыре: Троице-Сергиевой пустыне…
Подобные разборки были характерны более для первого курса, а все остальные годы решалось всё мудростью. С кулаками оставались глупцы. Но их уже никто всерьез не воспринимал, и они, эта часть курсантов, не имела никакого авторитета. У нас - во всяком случае, на нашем ГФО - ценился ум и твои собственные знания. Нас с радистами потому называли за глаза интеллигенцией.
Были и страшные случаи. Несколько раз ребятишки заканчивали самоубийством. Последний раз - у электромехаников. Началось следствие. Вскрылись вопиющие безобразия со стороны старшин. Для поддержания порядка в роте (а они начали, и в самом деле, занимать лучшие места в училище за образцовость) младший командный состав, оказывается, использовал метод…пыток. Найден был тайник с орудиями средневековья… Среди нашей братвы этих старшин звали качками: они занимались культуризмом. И между прочим, азъ со своим тренером делили с ними нашу каморку, где мы занимались штангой…
Наш командир роты Борис Петрович Журавлев жил в те годы в Кронштадте. И поздней осенью, кажется, второго курса решил нам устроить экскурсию на этот остров военно-морской славы.
Библиотека располагалась в правом крыле Константиновского дворца. И была, на мой взгляд, неплохой. И азъ прочитал практически всю иностранную литературу, что там имелась. Принимался азъ и за философию, то бишь за марксим-ленинизм. Азъ искал смысл жизни, прибегая уже к этим учениям, но вместо разумения обретал крепкий курсантский сон в читальном зале. Так мне желалось простоты, а тут такая витиеватость, такое многословие…неужели это они доказывают кому-то?а может, только самим себе?
Летели годы, меняли лычки-шевроны на левом рукаве - количество курсов.
Фото А.Воронова
Мы собрались - все аэрологи, потому что группа гидрометеорологов уже была летом на своей практике - в ресторане у Нарвских ворот. Мы прощались друг с другом до января будущего года, а на улице уже смеркался август… К этому времени - к четвертому курсу - мы, увы, научились и курить и выпивать… И в тот вечер желание было выпить крепкое. У меня же получалось не как у всех: и в этот раз разболелась голова, прямо-таки расклывалась, и азъ сидел, попивая лимонад, вкушая дешевые салаты, за которые - однако - мы заплатили немалые деньги… Как обычно бывает в сих ресторанных возлияниях кто-то из наших поссорился. Пошли разбираться на улицу. Но парнишка оказался куда злобнее, чем предполагалось. Выхватили нож вместо того, чтобы выяснить всё по-человечески: в драке один на один. Никто бы не посмел даже помочь своему: дело чести - поединок: получишь - значит, получишь, ты побьешь - гулянка продолжится не омраченная…таковы были заданы правила жизни, не нами…А он, обидчик, за нож. В таких случаях - мы-то всегда были без оружия - на руку курсанта уже наматывался флотский ремень, который отягчен был пряжкой (бляхой), иногда ее внутреннюю часть специально заливали свинцом - для тяжести. Последствия могли быть плачевными для противника. Да и для самого курсанта: тюремный дух соприсутствовал в подобных разборках.
По экзаменам нас больше всего и всех беспокоила военная кафедра. Ибо участь остальных предметов практически была предрешена: после производственной тем более практики, мы уже обладали достаточным профессионализмом, чтобы сдать выпускные на высоком уровне. Потому к экзамену по ВМП готовились скрупулезно и очень серьезно...Зато после весь наш курс понесло по течению...мы ощутили дыхание свободы...самостоятельную жизнь…
Вот и всё: прощай, училище; прощай, любимые Питер, Стрельна, Петергоф, Финский залив…
Это уже следующее
воспоминание...
Был январь 1982 года. В это время в Стрельне, в старинном каменном дворце, располагалось Ленинградское арктическое училище. В западном крыле дворца находилась учебная часть геофизического отделения,
Бывшие кабинеты
в восточном крыле - военно-морской цикл. Обязанностью курсантов ГФО было нести вахтенную службу во дворце. Дежурный по ГФО должен был постоянно находиться на посту, на первом этаже Константиновского дворца, и отвечать за порядок во всем западном крыле. С утра и до вечера время летело незаметно в обычных хлопотах по дежурству. Зимой темнеет рано, и часов в шесть мы уже закрывали входную дверь на засов. С приходом вечера становилось не только темно, но и тихо. Дворец находится в уединённом месте, вокруг него обширный парк, пруды и каналы (наверно, поэтому Константиновский дворец иногда называют замком). Четыре этажа (включая цокольный этаж) колоссального исторического здания, погруженного в почти полную темноту, и мы, два восемнадцатилетних парня в морской форме. Вокруг нас зимнее безмолвие и мрак. На ночь свет мы оставили только на лестнице и на нашем цокольном этаже, выключили даже в коморке, чтоб спать не мешал. В комнате этой было небольшое окошко под самым потолком и вторая дверь, на которую мы не обращали никакого внимания, и, как показали последующие события, абсолютно зря. Впоследствии оказалось, что это не просто дверь, а дверь, ведущая в мрачные, сырые и никому не известные многоярусные подвалы Константиновского дворца.
Это уже не училище, но ещё и не морская резиденция президента...
Проснулся я неожиданно. В соседней комнате за стеной мне почудился какой-то шум. Он разбудил только меня, и я, слыша спокойное дыхание товарища, не стал вставать и зажигать свет. Окончательно проснувшись и убедившись, что это не сон, тихо лежал на своём месте. Я хотел понять, откуда этот шум и что там происходит. Звуки были негромкие, но они были там, где их не может быть! Они мне напоминали звуки, возникающие при падении бесконечного множества пустых картонных коробок. Казалось, что там рушатся огромные высокие стеллажи с этими коробками. Спустя некоторое время к падающим коробкам добавились тихо грохочущие металлические листы. Такое впечатление, что кто-то ходит по железу, и оно играет под его ногами. Я лежал и думал, когда же это всё закончится. Вдруг сверху раздались голоса, вернее один голос, и это был женский голос. Как будто бы над нами на первом этаже находилась женщина, и она громко рассказывала. Я в недоумении мучительно прислушался к тому, что она говорит, но все мои старания ни к чему не привели. Голос был чёткий и внятный, но почему-то я не смог разобрать ни одного слова. Через какое-то время нападение коробок за стеной прекратилось, и по железному листу уже никто не ходил, но зато наверху начали пилить, настойчиво и старательно кто-то пилил тупой ножовкой по твёрдому дереву. А женщина всё продолжала говорить. Весь этот кошмар длился часа два, а потом всё резко затихло. Я долго не мог уснуть, но всё-таки здоровый молодой сон овладел мною.
Второе дежурство мало отличалось от предыдущего. Снова мы ночевали в маленькой сторожке, и опять я проснулся среди ночи от массы невероятных звуков. Повторился весь ассортимент: тут были и падающие стеллажи с нескончаемыми картонными коробками, и женская невнятная речь, и пильщик с тупой ножовкой по дереву. Мне так и не удалось определить, откуда берутся эти ночные шумы. Накануне вечером я тщательно обследовал все помещения, но ничего подозрительного не обнаружил.
Через несколько дней подошло время и третьего моего дежурства в массивных
стенах дворца. Но в этот раз картина дежурства несколько изменилась: мне
пришлось нести суточную вахту одному. Я предусмотрительно взял на дежурство
небольшой переносной радиоприёмник и карманный фонарик. По всем этажам я хожу
только с фонариком и включённым радиоприёмником, но гулкое эхо моих шагов
заглушает маломощное радио. Проходя по огромному Мраморному залу, я представляю
себе, как здесь по субботам шумно и весело, как громко играет наш оркестр и как
кружатся пары.
Так проходили вечера в Мраморном зале...
Танцы в училище...Такого в Питере больше нигде не было! Сколько же барышень наплывало!
В этот вечер дежурить по раздевалке - просто ужас! (фото Георгия Степанова.)
Мраморный зал 2003 год
А сейчас здесь только тёмные тревожные углы и
режущая слух тишина.
Закрываю дверь на щеколду и устраиваюсь на ночлег.
Я пытаюсь уснуть, не выключая свет в помещении. Прошло какое-то время, а потом…
всё и началось. Я подсознательно знал, что всё это произойдёт, но всё равно был
ошеломлён неожиданностью и резкостью того, что на меня обрушилось. Это был
шквал звуков, они были невероятно громки и четки. Тут были и уже
"привычные" мне шумы, но на порядок громче, и новые зловещие звуки. Я
в ужасе лежал и слушал.
От паники меня спас только маленький радиоприёмник точнее станция "Маяк". Я смотрел только на приёмник и заворожено вслушивался в "живой" человеческий голос. Железное спокойствие и непринуждённость этого голоса благотворно влияли на мою напряжённую психику и не давали перейти границу разума. Я благодарил судьбу, что догадался взять приёмник. Кульминацией всей этой кошмарной вакханалии стали глухие ужасные шаги по кафелю цокольного зала, где как я помнил, горел свет. Неизвестно, кто грозно шёл через зал к моей комнате. Приближающиеся шаги были настолько отчётливы, что от страха у меня зашевелились волосы на голове. А когда кто-то остановился у моей двери и, тяжело дыша, взялся за ручку, я был просто на грани отчаяния. Дверная ручка медленно повернулась, и в этот миг я понял, что ждать больше нельзя. Рывком я оказался у двери и мгновенно распахнул её. Мысленно я был уже готов увидеть всё что угодно, но, к счастью, за ней никого не было. Всё ещё волнуясь, прошёл в зал, откуда слышал шаги, но и здесь никого. Горит свет, всё мирно и спокойно, исчезли все пугающие непонятные звуки. Вернулся я к себе и стал обдумывать происшедшие события. Под действием звенящей тишины и неторопливого дикторского голоса я постепенно успокоился. Понять я ничего не мог, но и уснуть не было сил. Так и дождался рассвета. В 9 часов меня сменили, и больше мне не пришлось проводить ночи в полуподвале Большого Стрельнинского дворца. Но необычные события тех ночей до сих пор будоражат мою память. Михаил Новиков
Ну а это восвоминания последнего выпускника...
Нас в 1992 году выпускалось две роты - наша, школьники (начали учиться
со 2 курса) и 5 рота (учились после 8-го класса и начинали с 1 курса).
Я вообще с последнего курса! Бедный я несчастный! Все мною
покомандовали, я дневальным только везде был, а дежурным - ни разу,
т.к. под нами младших курсов уже не было!
Под конец, к концу 1992 года, мы ходили по ЛАУ почти по колено в сугробах (кто же заставит пятикурсников снег убирать?).
Камбуз к тому времени закрыли и мы ходили есть в ЛВИМУ.
Единственная отдушина - что макаровцы (там в Стрельне из макаровцев
только караси учились, со старших курсов их в город переводили) с
зеленой завистью на мою курсовку в полплеча с 5 курсами смотрели.
Информация про закрытие ЛАУ нас "пугала" уже с самого начала, как
мы поступили. Т.е. мы были вообще последним набором (если кто вылетал,
то и восстановиться уже некуда было).
Официально ЛАУ уже в 1991 не было - нас объединили с ЛМУ и к нам
из их училища метнули ЭМО-шников (которых у нас уже не набирали (то
бишь если б я захотел ЭМО-шником стать, то при поступлении в ЛАУ в мое
время на таких уже не набирали). ЭМО-шники у нас один год проучились,
потом назад в свое ЛМУ свалили и остались только мы на все училище!
Старшекурсники, а командовать некем :(
Хорошо хоть нас как карасей не припахивали - помню на Цикл (наш,
лаушный) подгоняли карасей из макаровки и они там на Цикле палубу мыли
(да, все корпуса ЛАУ тогда Макаровке и отдали - только зачем им это все
было, ума не приложу)
.
Чтоб меня превратно не поняли, поясню - до самого конца мы были
лаушниками - я носил курсовки ЛАУ, погоны, учились мы в ЛАУ (только в
самом конце 4 корпус, спальный, уже был заколочен полностью (кто ж под
2 роты здание держать будет?). Жили мы на втором этаже 2-го корпуса
(напротив лаборатории Автоматики и СДЭУ)
Так что я при поступлении увидел всю мощь ЛАУ и увидел полный
финал (знаете фильмы ужасов, когда герой ходит по каким-то помещениям,
вокруг ни души, везде заваленная мебель, книги, вещи валяются - вот
таких помещений во всех корпусах десятки были. Когда в наряде стоишь,
делать нечего и по этим комнатам бродишь - реально жутко было. Такие
"жутковатые" комнаты были в учебном 3-ем корпусе и еще на втором
(третьем?) этаже справа от входа на камбуз (не знаю, что там раньше
было). Позже я посмотрел фильм "Обитель зла", где база была
разгромленная - вот так ЛАУ выглядело ближе к концу. Мда, что-то готика
какая-то получилась. Но это правда.
Вот такая вот самая настоящая правда от реально последнего ЛАУшника! Китчен.