A+ R A-

Море на вкус солёное ...2 - 3

Содержание материала



ГОРОД БЕЗ СТРАНЫ

В предрассветных сумерках Южно-Китайского моря над нами низко прошел самолет. Сделав круг и мигая бортовыми огнями, он пронесся над мачтами и быстро ушел за горизонт. Ребята, сменившись с ночной   вахты, заспорили: английский это или китайский.
—  И тех, и других здесь хватает, — сказал я.
Мы подходили к Гонконгу. Вот-вот должен был открыться берег.
—  Скоро увидим последнюю британскую колонию, — сказал второй штурман Романов. — А главное, где?   На китайской территории...
—  Наверно, обидно им,— заметил боцман.
—  Еще бы!
И Романов начал рассказывать, какие доходы приносит Англии Гонконг, колония, отторгнутая Британией у Китая в конце прошлого столетия. Второй штурман много раз бывал в странах Юго-Восточной Азии, и слушать его было интересно.
Рассвело. Показались мрачные скалы с установленными на них радарными антеннами. Над судном кричали чайки.
Из машинного отделения вышел старший моторист Могильников. Он тяжело дышал, вытирая потное лицо. Нашему старшему мотористу, кавалеру многих трудовых наград, было около шестидесяти. На пенсию он мог уйти еще в пятьдесят пять, но Могильников никак не решался бросить море, которому посвятил жизнь. Каждый раз перед приходом в Одессу он говорил: «Ну, ребятки, все!» И каждый раз перед отходом судна в очередной дальний рейс снова поднимался по трапу, держа в руке видавший виды потрепанный чемодан.
Присев на кнехт, Могильников посмотрел на светлеющее небо, обвел взглядом скалы и тихо сказал:
—  Памятные места...
Я хотел спросить почему и вдруг вспомнил.
1954 год. Радио принесло тревожную весть: у побережья Китая чанкайшинскими бандитами захвачен танкер «Туапсе».
Это произошло среди белого дня. Окружив военными кораблями советское торговое судно, чанкайшисты заставили его остановиться. Около сотни вооруженных до зубов бандитов высадились на борт танкера, приказав капитану следовать на Тайвань. Капитан Калинин отказался выполнить этот приказ и потребовал непрошеных гостей немедленно оставить судно. Тогда бандиты, выставив у каюты капитана часовых, ринулись в машинное отделение, пытаясь запустить двигатель. Моряки оказали им яростное сопротивление, но силы были неравны...
Избитых, связанных моряков доставили на Тайвань. Больше года томились они в чанкайшистском плену. Агенты американской разведки, с чьей санкции, как выяснилось впоследствии, был осуществлен захват танкера, предлагали экипажу отказаться от советского гражданства и просить политического убежища в Соединенных Штатах Америки. Но моряки требовали одного: немедленной отправки на Родину.
Я помню митинги протеста на судах Черноморского пароходства, в Одесском порту, на одесских заводах. Советские люди требовали освободить мужественных наших моряков. Усилиями Советского правительства моряки танкера «Туапсе» были освобождены из чанкайшистских застенков. В составе экипажа танкера был и моторист Могильников. Вернувшись в Одессу, он узнал скорбную весть. Жена его, не выдержав волнений за судьбу мужа, тяжело заболела, слегла в больницу и умерла. Детей у Могильникова не было. Немного оправившись от неожиданно свалившегося на него горя, он пришел в отдел кадров пароходства и снова попросился в рейс.
В начале шестидесятых годов Могильников плавал на Кубу. Там, у берегов острова Свободы, он опять узнал почерк провокаторов: облеты американскими самолетами наших судов, угрожающе наведенные в борт орудия военных кораблей, диверсии в портах, блокада.
Потом семидесятые, Вьетнам. И опять — облеты, угрозы, блокада...
Побывавший у нас однажды на судне корреспондент Комсомольской правды» в беседе с Могильниковым просил:
—  Вы  пережили чанкайшистский  плен,  участвовали во многих опасных рейсах к берегам Кубы и Вьетнама
и снова уходите за Босфор. Чем это объяснить? Могильников ответил:
—  Когда мы были на Тайване, нас поразило отношение к нам простых людей. Солдаты, охранявшие нас, женщины, изредка приходившие убирать камеры и стирать белье, мелкие торговцы, которым иногда разрешали приносить товар в наш застенок, — все они   старались украдкой пожать нам руки, улыбнуться,      приободрить. Мне посчастливилось  побывать  на всех  континентах,  и везде люди хотят знать, как мы живем, о чем думаем, о чем мечтаем. И сколько раз приходилось слышать слова благодарности просто за то, что мы есть. Вот ради этого и стоит, как вы говорите, снова и снова уходить за Босфор!
...В клюзе прогрохотал якорь. На мачте поднят английский флаг. По трапу сходит английский лоцман. Перед нами город своеобразной архитектуры, город-модерн. Гонконг.
Архитекторы учли здесь все — и солнце, и дикость скал, и даже стоящие на рейде суда, создающие впечатление дивного живого панно. Но что находится за всем этим, нам еще предстояло увидеть.
Неподалеку от нашей якорной стоянки виднелась завалившаяся на бок черная громада бывшей «королевы морей», знаменитой «Куин Мери». Как объяснил лоцман, ее купил у английской компании «Кунард» какой-то гонконгский предприниматель, рассчитывая сделать из переставшего приносить доходы лайнера фешенебельный морской отель. «Куин Мери», попрощавшись навсегда с родными берегами, пришла своим ходом на гонконгский рейд и стала на мертвый якорь, чтобы вскоре воскреснуть к новой роскошной жизни. Но случилось непредвиденное. Однажды ночью на лайнере вспыхнул пожар. К «Куин Мери» со всего огромного гонконгского рейда бросились на помощь пожарные катера. Но огонь был так силен, что ни катера, ни подошедшие к лайнеру буксиры не могли уже его спасти.
Падкие на сенсации местные газеты, подсчитывая миллионные убытки, которые понес новый хозяин лайнера, намекали на происки конкурентов. Но, как бы там ни было, «Куин Мери», гордость мирового пассажжрского флота, принесшая в свое время славу британским судостроителям и миллионные барыши компании «Кунард», перестала существовать.
Сейчас на наших глазах почерневший остов четырехтрубного гиганта резали автогеном, и самоходные плавкраны растаскивали его по кускам.
Как только от нашего борта отвалил карантинный катер, к нам подошла ветхая баржа. На ее носу стоял мальчишка-матрос. Ловко бросив швартовый конец, он показал жестом: «Начинайте погрузку!» В Гонконг, по пути в Японию, мы привезли небольшую партию хлопка, эта баржа и еще несколько других были зафрахтованы грузополучателем для перевозки его на берег.
Мальчишке, стоявшему на носу баржи, было на вид лет двенадцать. Но держался он солидно,   как настоящий шкипер, хотя был бос, а рубашонка и брюки на нем бли рваные.
На корме баржи кудахтали куры, сидел, почесываясь, грязный  пес.   Ветер трепал развешанное на  верёвке белье. Из окна надстройки выглянула молодая женщина на руках у нее был ребенок. Женщина что-то крикнула мальчишке  и он, спохватившись, бросился стаскивать с трюма баржи брезент.
—  Ай да матросик! — засмеялись ребята.
—   Мужичок-с-ноготок!
А маленький  матрос, не  обращая  на  нас внимания сложил по-хозяйски брезент, попробовал ногой туго натянутый швартовый конец и валкой походочкой бывалого моряка пошел на корму — кормить кур.
С другого борта подошла еще одна баржа. По штормтрапу поднялся к нам на палубу старик китаец, вежливо поздоровался и попросил какой-нибудь сувенир. Пока ребята раздумывали, что ему подарить, старик прошел на корму и остановился перед нашим флагом. Он с таким благоговением смотрел на серп и молот, золотившиеся на флаге, что один из матросов, несший ему значки с гербами наших городов, остановился, не решаясь подойти. Но вот старик обернулся, и глаза его радостно заблестели.
—  Сегодня у меня праздник. Не каждый день заходит в Гонконг советское судно!
Старик объяснил нам по-английски, что здесь, в Гонконге, в 1925 году, совсем молодым парнем, он участвовал в забастовке, о которой писали тогда газеты всего мира. Забастовка началась в знак протеста против расстрела в Шанхае английскими войсками антиимпериалистической демонстрации китайских трудящихся. Бастовал весь Гонконг. Ни одно судно не могло выйти из порта. Остановились фабрики и заводы. На улицах замерли трамваи. А затем начались аресты бастующих. По ночам рабочие вместе с семьями толпами уходили в Кантон, где образовалось национально-революционное правительство. Многие из тех, кто ушли тогда в Кантон, стали впоследствии бойцами и командирами китайской Красной армии. Наш новый знакомый был ее бойцом...
А потом, уже в преклонном возрасте, судьба снова его забросила в Гонконг, где ему долгое время пришлось бедствовать.
—  Мне еще повезло, — сказал старик, — меня наняли на эту баржу. А другие... — И старый китаец безнадежно махнул рукой. Поблагодарив еще раз за значки, он вернулся к себе.

Подошло еще несколько барж, и вскоре мы стояли в их тесном кругу среди кудахтанья кур, детского плача и развевающегося на веревках белья.
Приехал стивидор, привез грузчиков, и в трюмы барж пошел груз.
Едем в увольнение!
У трапа подпрыгивают на зыби чистенькие катера. Сняты порядком адоевшие за длинный океанский переход робы. Все увольняющиеся на берег в тщательно отглаженных костюмах, в галстуках.
—   Ну чисто женихи,  а  не матросы!  —   восклицает буфетчица.
Трансляция разносит по судну голос вахтенного штурмана:
—  Увольняемым в город получить пропуска! Едем.
Набережная Гонконга встречает нас толпами туристов, блеском автомашин и — рикшами. Опустив на асфальт  оглобли пыльных колясок, они стоят в душной тени небоскребов, босые, в жалких набедренных повязках, приглашая туристов воспользоваться их услугами. И на наших глазах толстый улыбающийся джентльмен в шортах садится в коляску рикши и, точно лошади, кричит: «Но!»
Рикши... Этот позорный вид транспорта я впервые увидел в Индии в 1947 году. Но тогда из Индии только ушли последние английские солдаты и страна еще не пришла в себя после многолетнего колониального господства. И вот — Гонконг восьмидесятых...
Постояв на набережной, словно давая глазам привыкнуть к пестрым краскам этого необычного города, мы начали расходиться в разные стороны. Со мной в группе был самый молодой член нашего экипажа — практикант Херсонского мореходного училища Вася Слободян. Васе нужпо было посмотреть весь огромный город, сфотографировать  самые красивые достопримечательности и, если останется время, сходить еще в «какое-нибудь заграничное кино».
Я ничего не имел против такого плана, но, когда я назвал Васе примерные цены на билеты в кинотеатры, он не поверил. Почему-то многим не бывавшим за границей кажется, что там «все стоит копейки».
Обходив в районе набережной все достопримечательности, на что у нас ушло часа три времени, мы подошли с Васей к кинотеатру. Но цены в кассе кинотеатра оказались еще выше, чем я предполагал.
Возле кинотеатра, в котором шел новый американский фильм «Апокалипсис — сегодня», живописующий деяния американских «суперменов» в Южном Вьетнаме, мы неожиданно были приперты к стене каким-то типом, который, поводя мутными глазами, предложил нам визитные карточки нескольких, «на выбор», секс-клубов, где можно было «прекрасно отдохнуть».
Поняв, что предлагает нам этот субъект, Вася, не говоря ни слова, потянул меня прочь. Но не успели мы отойти от кинотеатра, как попали в квартал, где уже без всяких визитных карточек молоденькие девочки хватали нас за руки и, скороговоркой повторяя «мистер, мистер», на пальцах показывали цену...
Избавляясь от этого натиска, мы выскочили на небольшую площадь, на которой разместился многоголосый овощной базар, а затем свернули в улочку, ведущую, по нашим расчетам, к центру.
Улочка встретила нас мелодичным звоном. В воздухе пахло дымом. Здесь в каждом дворе были кузницы и всевозможные мастерские. Вдруг Вася остановился:
—   Опять мужичок-с-ноготок...
—   Какой еще мужичок? — не понял я.
—  Пацана-матроса  помните?  С баржи, которая  подходила к нам за хлопком?
—   Ну?
—  Смотрите.

И я увидел в кузницах и в авторемонтных мастерских рядом со взрослыми рабочими детей. Они подносили к наковальням раскаленные заготовки металла, ползали под брюхами искалеченных «фордов» и «шевроле», отдирая старую краску, или мыли в керосине детали разобранных моторов.                                     
Василий растерянно смотрел на маленьких, замурзанных рабочих. Самым старшим из них было не больше 10—12 лет.
—Вот так, Василий, - сказал я.— Постигай азы заграничной жизни.
—Да   пропади  она   пропадом,  эта  заграница! - в сердцах сказал Василий и, не оглядываясь, пошел прочь.
Проплутав около часа по узким улочкам, где в крошечных лавчонках, украшенных бумажными  фонариками,  торговали  всякой  всячиной  подслеповатые  старухи, мы вышли наконец к центру. Мое внимание привлек сразу большой книжный магазин. Я стал изучать выставленные в витрине книги. Здесь было на что посмотреть! Какие-то брошюры, журналы с куклусклановскими балахонами и  обнаженными девицами  на обложках, добротно изданные    фашистские    книги,    альбомы    фотографий показывающие в ярких красках ядерную мощь НАТО, и другая  подобная  «литература».  В магазин я  не  вошел; возможно, там были и более порядочные издания, но то, что было выставлено в витрине, говорило само за себя. Вася сделал несколько эффектных кадров, и мы пошли дальше.
На перекрестке мы снова увидели рикшу. Он стоял рядом с перламутрового цвета «тоёта», глядя на красный свет светофора.  В коляске сидела какая-то дама, чувствуя себя, наверно, так же, как ее предки в пору расцвета их владычества где-нибудь в Индии или на Цейлоне.
Загорелся зеленый свет.  «Тоёта» тронулась, побежал и рикша.             
К морскому вокзалу, куда за пами должен был прийти катер, мы подошли вечером. И вдруг в витрине какого-то богатого магазина на экране цветного телевизора увидели тогдашнего президента Соединенных Штатов Америки Картера. Телевизор был включен на полную громкость, и президент, перекрывая уличный шум, говорил о правах человека, якобы попираемых в социалистических странах.
На следующее утро, сразу после чая, ко мне зашел капитан.
—   К вечеру главный двигатель должен быть готов к отходу.  Выгрузку  закончат.  А сейчас агент приглашает нас в город. Оформим кое-какие бумаги и поедем посмотрим Гонконг.
—  Насмотрелся  вчера,  хватит, — сказал  я. — А  двигатель к отходу готов.
—  Насмотрелся,  говоришь.  Так  то  пешком,    совсем другое дело на машине!
Агент, молодой рыжеватый англичанин, представился коротко: «Джон». Домчавшись на его катере минут за пять до морского вокзала, мы вошли в агентство, которое находилось недалеко от набережной в старинном здании, выстроенном в викторианском стиле. В холлах здания веяло искусственной прохладой. В стены были вмонтированы круглые и ромбовидные аквариумы. Из-за их массивных стекол, шевеля толстыми губами, рассматривали посетителей диковинные рыбы.
Каких только контор не было в этом здании! И нотариальные, и адвокатские, и страховые, и представительства различных пароходных компаний, и даже морской суд. У дверей суда ссорились два шкипера, вероятно столкнувшиеся на оживленном гонконгском рейде. Новые галстуки, надетые по случаю приглашения в суд, развевались на тощих шеях шкиперов, как штормовые флаги. Если бы не англичанин-полицейский в черной форме с притороченной к поясу резиновой дубинкой, наблюдавший у дверей суда за порядком, шкиперы, наверно, вцепились бы друг в друга.
Оформив в конторе бумаги, связанные с выгрузкой нашего судна, мы вышли на набережную. Агент, открывая дверцу машины, сказал:
—   Вчера вы видели Гонконг снизу, я покажу вам его сверху.
Сев в машину, мы узкими крутыми улочками поднялись на высокую гору, по которой вверх и вниз бегали разноцветные вагончики фуникулера.
Выйдя из машины, мы остановились на смотровой площадке. Под нами в разливе солнца тонул Гонконг. А вокруг среди сочной тропической зелени белели виллы местных толстосумов. На площадке были установлены подзорные трубы. Опустив монету, можно было в течение трех минут рассматривать гонконгский рейд. Потом видение исчезало, и чтобы смотреть еще, нужно было  снова опустить монету.
Рядом с площадкой остановился вагончик фуникулера. Из него выскочила ватага чистенько одетых ребятишек. За ними, стуча каблуками и подбирая на ходу длинную юбку, промчалась тощая монахиня. На груди у нее, словно маятник, раскачивался большой крест.
—  Частная школа, — сказал агент.  — У вас таких нет?
Капитан засмеялся:
—   Отменили.  В октябре тысяча девятьсот семнадцатого года.
—  А-а... — протянул агент и учтиво улыбнулся.
А я, глядя на этих чистеньких ребятишек, вспомнил   виденных вчера в городе маленьких чумазых работяг. Как далеки были друг от друга эти и те дети...
Насмотревшись вдоволь на город и рейд, мы подошли к оригинальному зданию, напоминавшему устремленный в небо обелиск космонавтам. Здание оказалось католической церковью.
—  Не удивляйтесь, — сказал агент, — в архитектуре церкви виноват ваш Гагарин. Это он внес коррективы в древнее зодчество. Ну а теперь я покажу вам нашу Венецию.
Мы снова сели в машину, и пока спускались вниз, Джон рассказал немного о себе. Родители его живут в Лондоне. Там же он закончил университет. По профессии Джон адвокат. Но чтобы получить хорошую практику, нужны и хорошие деньги. Поэтому Джон отправился в Гонконг, последнюю английскую колонию, где правительство ее величества королевы Елизаветы, учитывая трудность для своих подданных работы в тропиках и отдаленность колонии от метрополии, платит здесь приличные ставки. Помимо агентирования судов, Джон еще подрабатывает в адвокатской конторе, благо она находится в том же здании, что и агентство. В Лондоне его ждет невеста. И опять же, чтобы жениться, нужны деньги...
Деньги, деньги, деньги! С кем бы из служащих иностранных компаний нам ни приходилось говорить, то ли в Сингапуре, то ли в Японии, то ли в странах Западной Европы, везде разговор сводился к одному: деньги!
Когда мы въехали в путаницу улиц, перечеркнутых блеском трамвайных линий, и Джон притормозил у светофора, я не удержался и спросил о рикшах. Как он смотрит  на  такую чудовищную  эксплуатацию людей?
—  О!  — оживился Джон, — это же экзотика! Гонконг — город туристов. Причем очень богатых туристов. А богатые люди за свои деньги хотят богатых впечатлений. Так же как в Венеции турист обязательно прокатится в гондоле, так в Гонконге ему хочется поездить на рикше.
Переменив тему разговора, Джон показал на вывеску ближайшего бара.
—   Видите,    «Женщина-пират».    Слышали   о    мадам Вонг? Бар назван в ее честь. Она держала в страхе весь прибрежный флот от Сингапура до Японии. Ее люди безжалостно расстреливали экипажи небольших судов, захваченных в открытом море. А награбленные товары продавали. Кроме этого, мадам Вонг занималась контрабандным вывозом наркотиков, содержала десятки притонов и опиумных курилен, в Гонконге ей принадлежало несколько известных ресторанов. Не женщина — дьявол! Конечно, в конце концов ее разоблачили и арестовали. Но зато теперь она героиня многих авантюрных романов и фильмов. Ее имя и сегодня делает деньги!
В  голосе  агента  слышалось  не осуждение,  а скорее восхищение.
—  С «легкой» руки мадам Вонг, — сказал капитан, — морское пиратство приняло угрожающие масштабы. Сейчас уже небезопасно плавать не только у берегов   Юго-Восточной Азии, но и у берегов Западной Европы и Америки. Пираты нападают даже на океанские суда!
—  Деньги, деньги... — вздохнул Джон.
Проехав полукругом бухты, мы обогнули скалы и увидели «Венецию», о которой говорил агент. Это был город на воде, образованный стоящими на якорях рыбачьими джонками. Город со своими улицами, переулками и даже площадями, по которым кружили украшенные разноцветными флажками лодки, полные туристов. Щелкали затворы фотоаппаратов, стрекотали кинокамеры. Туристы упивались «экзотикой»!
На джонках, как и на баржах, ошвартованных у борта нашего теплохода, жили целыми семьями. Стирали, готовили пищу, купали детей, не обращая внимания на назойливые объективы кино- и фотокамер. Других жилищ у рыбаков не было.
На обратном пути мы молчали, подавленные увиденным. Джон, пытаясь нас развеселить, включил радио. Вдруг он протянул руку и показал на сверкающее серебрином массивные сооружения, установленные на берегу бухты.
— В Гонконге ведется постоянная борьба за чистоту окружающей среды. Эти фильтры очищают стоки городских вод, стекающих в море.
Джон сказал это с такой гордостью, словно был автором проекта этих самых фильтров. А я, поглядев на его согнутую за рулем спину, подумал: «А когда создадут фильтры против загрязнения душевной среды в том мире, к которому принадлежит Джон?» Я не стал спрашивать его об этом, знал — он ничего не ответит.
Вернувшись на судно, я увидел на палубе Могильникова. Он сидел на своем излюбленном месте, кормовом кнехте. Покуривая, он наблюдал за китайцами, заканчивавшими выгрузку. Рядом с трюмом, считая последние подъемы хлопка, стояла молодая китаянка, тальман. За спиной у нее был привязан ребенок.
— Понравился Гонконг? — спросил я Могильникова.
Он посмотрел на китаянку, потом на меня и, ничего не ответив, швырнул за борт окурок.
К вечеру мы были уже в море. И снова, мигая огнями, низко над нами прошел самолет. Внезапно он напомнил мне собаку из сказки Андерсена «Огниво». Так же свирепо вращая глазами, самолет охранял порученные ему сундуки — Гонконг. Но что мы могли унести оттуда кроме презрения к социальной системе, породившей все то, что нам пришлось увидеть в этом городе без страны?
Самолет исчез. Стало темно. За кормой глухо шумел винт, и бурлящая струя воды убегала к горизонту, за которым скрылся Гонконг.

 

Яндекс.Метрика